Клиффорд Саймак - Вы сотворили нас [Сборник]

— Ну, я… — Дьявол замялся. — Ну, я просто сделал это — и все. Я сказал, чтобы это произошло, — и оно произошло. Я многое делаю так. Видите ли, таким вы меня представляли, и вы сами вложили в меня эти способности. Дьявол может учинить все что угодно — дурное, разумеется. Сомневаюсь, чтобы я столь преуспел в добрых делах.

— Колдовство, джентльмены, — сказал я. — Вот единственное объяснение. И не упрекайте в этом Дьявола — мы сами измыслили его таким.

Старый джентльмен, выступавший от имени ученых, с трудом воздвигся на ноги. Он потрясал над головой сжатыми кулаками.

— Колдовство! — пискнул он. — Колдовства быть не может! Законы науки отрицают…

Он собирался продолжать, однако голос изменил ему; старец еще некоторое время стоял, пытаясь совладать с дыханием и голосом, но отказался от своего намерения и сел.

— Может быть, и нет, — согласился Дьявол. — Может, законы науки и отрицают. Но что нам до науки? Следующим на очереди будет колесо, потом электричество, затем, скорее всего, огонь, хотя так далеко я пока не заглядывал. А когда все это свершится — назад, к феодальному замку, к старым добрым средним векам, когда о нас думали много и честно…

— Теперь, сэр, — перебил его Президент, — следующий вопрос, если вы уже кончили с угрозами.

— Благородный сэр, — проговорил Дьявол, изо всех сил пытаясь быть вежливым. — Я вовсе не угрожаю. Я лишь поясняю, что может быть сделано и что будет приведено в исполнение…

— Но почему? — спросил Президент. — На что вы жалуетесь?

— Жалуюсь! — взревел Дьявол, начисто забывая в гневе о вежливости. — Вы спрашиваете, на что я жалуюсь? Хортон Смит, раненный под Геттисбергом; голыми руками сражавшийся с Дон Кихотом; едва не пойманный в ужасной чаще злобным чудовищем, — Хортон Смит выразил причины моего недовольства достаточно ясно. — В знак своих честных намерений Дьявол с рева перешел на обычный крик. — Некогда наша земля была заселена стойким народом — некоторые из нас были откровенно добрыми, другие — столь же откровенно злыми. Я не обманываю вас, друзья, — лично я принадлежал к числу самых злых. Но у нас, по крайней мере, была цель, и стремление к ней уравновешивало добро и зло, чертей и фей. Но к чему мы пришли теперь? Я говорил вам об этом. Теперь среди нас Ли Абнер, Чарли Браун и Пого. Среди нас Сиротка Энни и Дагвуд Бамстед, Двойняшки Бобси, Горацио Олджер, мистер Магу, Тинкербелл, Микки-Маус, Хауди-Дуди… [38] Весь этот перечень составляют персонажи комиксов и мультфильмов, причем нередко — того и другого сразу. Президент знаком попросил его замолчать.

— Полагаю, мы поняли вашу точку зрения.

— У них нет характеров, — проговорил Дьявол. — Нет ни вкуса, ни стиля. Совершенно бессодержательные существа. Нет в них ни честного зла, ни подлинного добра — от их добродетелей попросту тошнит. Признайтесь как на духу — можно ли построить стоящую цивилизацию, имея дело с такими обитателями?

— Тошнит не только этого джентльмена, — вмешался минзос. — Понять не могу, к чему нам весь этот балаган?

— Чуточку терпения, — сказал Президент. — Я хочу попытаться извлечь из этого рациональное зерно. С вашего разрешения, разумеется…

— Очевидно, — заметил Дьявол, — вы раздумываете сейчас над тем, что можно предпринять.

— Совершенно верно, — подтвердил Президент.

— Вы можете положить конец всему этому идиотизму. Можете остановить всех этих Ли Абнеров, Микки-Маусов и Хауди-Дуди. Можете вернуться к честной фантазии. Можете думать о злых и добрых силах и существах, верить в них…

— В жизни не слыхивал более позорного предложения! — воскликнул, вскочив, министр сельского хозяйства. — Он предлагает ввести контроль над мыслями! Он станет диктовать нам шкалу ценностей, с которой мы должны соизмерять развлечения, хочет задушить литературное творчество и театр. И даже согласись мы на это — как осуществить подобную программу? Законов и указов окажется недостаточно. Если начать какую-то секретную кампанию, а она должна быть совершенно секретной, то я уверен, удержать такую затею в тайне удастся не больше трех дней. Но пусть даже нам повезет — и в этом случае потребуются миллиарды долларов и долгие годы всяческих ухищрений Мэдисон Авеню; да и то вряд ли выйдет что-нибудь путное. У нас не темные века, честностью помыслов которых, по-видимому, так восхищается этот джентльмен. Мы не можем заставить наш народ или народы всего мира снова поверить в дьяволов и чертей — да и в ангелов тоже. Предлагаю закончить на этом обсуждение.

— Мой друг воспринимает этот случай слишком всерьез, — заявил министр финансов. — Ни я, ни — подозреваю — большинство остальных здесь присутствующих не смотрят на это так. Обсуждать эту смехотворную ситуацию даже в сослагательном наклонении — значит, по-моему, наносить оскорбление нормальной процедуре.

— Слушайте! Слушайте! — воскликнул Дьявол.

— Хватит с нас ваших дерзостей! — оборвал его фэбээровец. — Не в лучших американских традициях позволять не имеющему никакого реального, фактического права на существование порождению абсурда преднамеренно оскорблять государственный совет.

— Ну, все! — взъярился Дьявол. — Не имеющий фактического права на существование, говорите вы? Я вам покажу, дурачье! В следующий раз я приду, когда прекратят вращаться колеса, исчезнет электричество — я вернусь, и тогда, может быть, у нас появится фактическое право на честную сделку. — С этими словами он схватил меня за руку. — Мы уходим, с вашего позволения.

И мы исчезли — несомненно, во вспышке зловония, света и дыма. Во всяком случае, мир вновь исчез, сменившись тьмой и ревом ветра, а когда мрак рассеялся, мы опять оказались на тротуаре перед оградой Белого Дома.

— Ладно, — победоносно провозгласил Дьявол, — кажется, я им все растолковал. Посбил спеси. Видели вы их физиономии, когда я назвал их дурачьем?

— Да, это у вас неплохо вышло, — с отвращением согласился я. — С изяществом борова.

Он потер руки.

— А теперь — колесо!

— Подождите с этим, — предостерег я. — Вы уничтожите этот мир, но что произойдет тогда с вашим собственным?

Однако Дьявол не слушал меня. Со странным выражением он воззрился на что-то, происходившее на улице у меня за спиной. Толпа, окружавшая Дьявола в момент моего появления, рассосалась, но в парке на той стороне улицы скопилось немало народу, и все они возбужденно гудели.

Я повернулся и посмотрел.

И менее чем в полуквартале увидел Дон Кихота, стремительно приближавшегося к нам верхом на галопирующем мешке с костями, служившем ему лошадью. Забрало его шлема было опущено, щит поднят, на солнце сверкало замершее параллельно земле копье. За ним поспешал Санчо Панса, с энтузиазмом нахлестывая осла, который, сгорбившись, скакал на прямых ногах, чем-то напоминая вспугнутого кролика. Одной рукой Санчо размахивал хлыстом, а другой крепко прижимал к боку наполненное какой-то жидкостью ведро — оно опасно накренилось, когда осел попытался догнать несущегося коня. А за ними гарцевал единорог — ослепительно-белый в ярком солнечном свете; стройный серебряный рог походил на серебряное копье.