Автор неизвестен - Путешествие капитана Самуила Брунта в Каклогалинию, или землю петухов, а оттуда в Луну

Разговаривая таким образом, достигли мы до дворца; мы взошли на большую лестницу, не будучи обеспокоены любопытством народа; ибо как скоро Его Превосходительство, господин мой, показывался, то все птицы опускали носы в землю и до тех пор так стояли, пока он проходил. Он просил меня подождать в передней комнате; сам же пошел во внутренние покои. Спустя по отшествии его не более пяти минут, растворились двери и показалась Галка, одетая в весьма узкое платье, которое на груди застегивалось и сквозь которого ноги и крылья продеты были. Она вошла в переднюю с подпрыжкою, где, окружа меня, придворные взирали с великим удивлением, но притом с такою вежливостию, что мнения свои друг другу на ухо шептали. Бесстыдная же Галка подбегала к ним, клевала их в ноги и дергала за платье без всякого разбора. Некоторые Каклогаляне первой величины, которых она не могла достать в голову, перед ней нагибались и просили ее, чтобы она сделала им честь и дернула их за гребень. Всякий оказывал ей отменное почтение и давал ей дорогу, дабы она могла ко мне приближиться. Она смотрела на меня долго и клюнула меня потом в палец, не могши достать выше, как только в руку, когда опускал оную вниз. На то в ответ дал я ей такой добрый щелчок, что она вверх ногами полетела; и сие стоило бы мне моей жизни, если бы не запрещено было бить кого-нибудь во дворце. Тогда сделался там превеликий шум, и я опасался, чтобы мщение мое не привлекло меня в несносное несчастье. Но Каклогалянский Государь, которому господин мой рассказал обо мне подробно, уведав, что причиною сего шума была Галка, приказал ее посадить тот же час под караул и держать ее там целые три дня, причем дать ей два приема слабительного и один рвотного. Ибо те, которые сделали какое преступление, не заслуживающее смерти, наказываются у них обыкновенно рвотными или слабительными, смотря по величине учиненного ими проступка. Меня кликнули в аудиенц-камеру, где сделал я поклон по-ученому, как то мне предписано было. Прежде всего оборотился к женщинам, и которая из них была толще, той и более давал преимущества. Первая Шквабава, к коей я подошел, была целую сажень в охвате, подбородок у ней висел на шесть дюймов, и она, как то узнал я после, почиталась у них великою красавицею. Она оборотилась ко мне задом, и все там бывшие принуждены были от того нюхать благовония.

Каклогалянский Государь, который уже довольно был в летах, по описанию своих Министров и других, сластолюбив и неумерен; но я думаю, что иногда бывает он таковым и против своей воли. Ибо, хотя большую част времени препровождает в беседе Султу-Аквиланских Шквабав (кои по их провинции так названы), однако сие происходит частью от привычки, частью же для того, чтобы не быть обеспокоену частыми приходами своего первого Министра, который всегда ему досаждает, прося его о чинах или себе, или своим сродникам. Что же до Каклогалянских Шквабав касается, то допускает их иногда к себе только для удовольствия их мужей и приятелей; они за величайшую честь поставляют, чтобы их жены и дочери к нему ходили.

Я рассказываю только то, что в Каклогалинии в самом деле в употреблении; ибо при дворе был я целые пять лет и часто находился с сими Шквабавами в беседе. Думаю, никто не причтет мне то в самохвальство, а особливо, когда рассудит, что был я там так же знатен, как обезьяна между нашими женщинами.

Государь принял подарок своего Министра весьма милостиво и приказал всевозможное прилагать обо мне старание. Господин мой сказал Его Величеству, что, хотя я и кажусь весьма странным, однако же могу быть ему полезным, нашед меня довольно разумным и способным ко изучению иностранных языков, и что со временем в состоянии буду распространить его государство и привесть под иго его ту часть света, в которой я родился.

«Есть ли в этой части света золото?» — спросил Государь. Я осмелился донесть Его Величеству, что народ наш самой богатый в свете, и что мы средством своего купечества, которое никогда в толь цветущем состоянии не было, как ныне, привозим в нашу землю великое множество сего драгоценного металла, который уже оттуда ни под каким видом не выпускается.

«Дело сие, — сказал на то Государь, — достойно того, чтобы мы об оном когда-нибудь подумали».

По сем приказал он отвести мне особливую комнату, и на другой день позволено было Султу-Аквиланцам, а потом и Каклогалянам меня смотреть. Я не имел ни в чем недостатка и по прошествии месяца получил дозволение ездить ко двору. Государь призывал меня часто к себе в кабинет, где помогал я ему считать и весить золотую его монету, и записывал цену и вес оной; ибо сие служило ему препровождением времени.

Сей Государь был весьма нелюбопытен, так что в целые пять лет моего при дворе пребывания не спрашивал меня ни одного раза о состоянии Европы и о ее жителях. Любимцы его не получали от него ничего, потому что мне никогда не случилось видеть, чтобы он кому-нибудь пожаловал хотя одну монету, ниже и Шквабавам.

Большие господа, видя меня в толикой у него милости, что Галка по причине бесстыдных ее поступок, которые она и после ареста продолжала, должна была двор совсем оставить, старались друг пред другом оказывать мне свое почтение и дружество.

Они не только давали мне деньги, но приводили ко мне своих жен и дочерей, оставляли их у меня, и непристойные их поступки приводили меня в стыд. Один Бутефаллалиан , то есть Герцог, сказал мне, что ежели я ему не сделаю чести, чтобы препроводить один час с его женою, то не будет он меня считать за своего друга; и, сказав сие, оставил меня одного с нею.

Герцогиня была ко мне столь же благосклонна, как и ее супруг. Я старался всячески доказать ей, сколь великая разность между ее и моим полом находится; но она, ни мало тому не внимая, и только твердила, что ей самой довольно то известно, видя меня столько раз нагого; ибо на мне, кроме епанчи, ничего не было, и часто случалось, что Каклогалянский Государь и его Шквабавы, желая повеселиться, сдергивали с меня оную и оставляли меня нагого, так что я принужден бывал от них бегать и выскакивать в окошко, а особливо когда все приводимые мною извинения мне ни мало не помогали. Но, опасаясь прийти у сей Герцогини в немилость, выпросил я у Министра супругу ее довольную пенсию, и тем только самым с обоими примирился.

Некогда один престарелый и притом бедный Полковник, увидя меня в придворном саду, говорил мне так: «Ваше Превосходительство! употребите хотя четверть часа на выслушание моей просьбы: сие сочту величайшею ко мне милостью». Я отвечал ему, что он придает мне несправедливое величание, которого никогда не желаю, но что может объявить мне свою нужду, и я от всего сердца служить обязуюсь, а особливо, видая его часто при дворе с челобитными, по коим, однако же, никакого не получал удовольствия; и сие-то самое возбудило во мне к нему великое сожаление. «Милосердие ваше, — сказал он на то, — столь же велико, как и ваша скромность. Дозвольте же мне уведомить вас, что я в последние войны с Совами и Сороками служил долгое время со всякою верностью; но сколь скоро возвратился из похода, то, к величайшему моему прискорбию, не показав мне ни малейшей причины, отняли у меня мой полк, и отдали оный одному камердинеру, который никогда и в глаза не видал неприятеля. Господин его был Бутефаллалиан и, любя его, хотел наградить его таким образом; я же, напротив того, не получа никакого удовольствия и, хотя прежде имел небольшой достаток, нажитый ревностною и порядочною моею службою; однако отдал оный одному Министру за сей полк, служа в оном несколько лет Капитаном без всякого порока. По таковом уроне приведен я был в самое бедное состояние и, хотя не одну подавал челобитную, однако и по сих пор не получил ничего; ибо некоторые из них хотя и были приняты, но не читаны или, по крайней мере, не хотели мне дать на оные никакого ответа. Итак, теперь, кроме вас, не имею никакой надежды. Я довольно вижу, что уже не гожусь более в службу; и требование мое состоит только в том, чтобы приняли меня в Гошпиталь Меритонианцев , то есть дряхлых и к службе неспособных военных людей. Сжальтесь же над бедным и несчастным, который Государю и отечеству служил верно, и оказал себя пред другими во многих случаях, что усмотрите вы из сего моего свидетельства, если примете на себя труд прочесть оное».