Арпад Балаж - Космическая чума

Привет вам от всех наших. Мы рады случаю выразить вам свою искреннюю признательность. Прощайте.

Филипп Харрисон».

Я печально хмыкнул. Приятное письмо, но правдой не пахнет. Я сам попробовал выудить его скрытый смысл, но безрезультатно. Ладно. Собственно, на большее я и не рассчитывал. Даже если бы они не написали вовсе, я делал бы то же самое.

Поэтому я сел и написал Филиппу Харрисону записку:

«Дорогой Филипп!

Получил сегодня ваше письмо, вернувшись из долгого путешествия по Западу. Рад слышать, что Мариан уберегли от Мекстромовой болезни. Я всегда говорил, что это фатально. Однако, надеюсь, вскоре свидимся.

С уважением Стив Корнелл».

Вот так-то! – подумал я.

Тут на помощь мне и моему чутью пришел маленький шелковый носовой платок Катарины, который она забыла во время одного из своих визитов. Я засунул его в конверт и написал на нем, что письмо предназначается Филиппу Харрисону, опустил его около одиннадцати ночи в почтовый ящик и решил до утра не суетиться.

В конечном итоге его вынули и отнесли в местное почтовое отделение, а оттуда его переправили в 34-е отделение Пенсильванского вокзала, где я нащупал его в главной багажной секции. Я околачивался, пока не привлек внимание полицейского:

– Что-нибудь ищите, мистер Корнелл?

– Да нет, – сообщил я легавому телепату. – А что?

– Вы прощупываете каждый багаж, выносимый отсюда.

– Я?

– А кто же еще, бандюга? Или прощупать твой путь из тюрьмы?

– Вы не можете арестовать человека только за его мысли.

– Зато могу арестовать за бродяжничество, – сказал он едко.

– У меня билет на поезд.

– Вот и используй его по назначению.

– Конечно. Когда придет время.

– А какой поезд? – спросил он подозрительно. – Ты пропустил уже три.

– Я жду особого, офицер.

– Тогда, будьте любезны, уйдите отсюда и подождите в баре, мистер Корнелл.

– Ладно, извините, что причинил вам столько хлопот, но у меня довольно деликатное личное дело, и вполне законное.

– Все, что касается прощупывания почты США – незаконно, – сказал полицейский. – Личное или нет, неважно. Так что прекратите прощупывать, или будет хуже.

Я прекратил. С легавыми лучше не препираться. Во всяком случае, добром бы это не кончилось. Поэтому я ретировался в бар, и понял, почему тот его рекламировал. Он находился в слабой мертвой зоне – достаточно мертвой, чтобы воспрепятствовать подглядыванию за камерой хранения. Правда, пару раз мне это удалось, но я не мог стоять там бесконечно.

И первый раз с тех пор, как мне благоприятствовала судьба, я сдался. Единственное, на что я надеялся, – это на то, что тайный адрес получателя должен принадлежать маленькому городку, неподалеку от которого жили Харрисоны, и вряд ли изменился. Поэтому я сел в поезд и убрался восвояси.

Теперь жизнь моя стала невыносима. Я часами рыскал по округе этого чертового города, бросая украдкой взгляд на почту и ожидая какого-то наития. Не раз я ловил на себе пристальный взгляд блюстителя порядка, но пока мне сопутствовала удача.

Через город прошел скорый поезд и забрал полторы машины почты. Следующей остановкой этого поезда была Албани. Вряд ли мне будет сопутствовать удача, если я отправлюсь за ним. Далее наступил новый период частых посещений почты (я уже упоминал прежде, что она находилась в мертвой зоне, поэтому я не видел, что делается внутри, и лишь следил за входящими), пока, наконец, не почувствовал, что мое письмо переложили в другой мешок. Потом его отвезли на перрон и повесили на крюк. Я купил билет до Нью-Йорка и сел на скамейку рядом с крюком, – проникнув, мысленно, насколько позволяло мое восприятие, в мешок.

Я проклял весь белый свет. Мешок был жирно помечен буквами, которые можно было разглядеть с девяноста футов: «Срочная почта». Конечно, мне не составляло труда прочесть свое письмо, каждую точку над «и» и черточку над «т», а также рисунок катарининого платка. Но я не мог прощупать напечатанный на бланке, приклеенном на лицевой стороне конверта адрес.

Пока я сидел, силясь разобрать надпись, мимо промчался скорый, подхватив с крюка всю корреспонденцию.

Я кинулся в следующий поезд. Я чертыхался и поносил его почем зря, потому что допотопный паровоз едва тащился, постоянно останавливался, пропуская машины, и, в основном, пытался выяснить, сколько времени он будет ползти около сорока миль в час. Видно, это была судьба. Все остальные поезда, задерживаемые моим грохочущим монстром, тоже поминутно тормозили по дороге, когда какие-нибудь аборигены хотели распить бутылочку пива из поезда.

Я вернулся на Пенсильванский вокзал как раз вовремя, чтобы почувствовать, как мое письмо опустили в конвейер Ла Гардин.

Тут-то меня и засек мой старый приятель полицейский.

– Ну вот! – сказал он.

– Вновь свиделись, офицер. Я…

– Вы пойдете сами, мистер Корнелл? Или мне применить силу?

– Что?

– Вы нарушили положение о тайне переписки Закона Федеральной Связи. И не спорьте.

– Послушайте, офицер! Я же говорил вам, что здесь нет ничего криминального.

– Я не идиот, Корнелл.

Я с сожалением отметил, что он пренебрег формальностями.

– Вы последовали за определенной почтой, чтобы узнать, куда она направляется. А поскольку местонахождение адресата является тайной, вы нарушили закон, пытаясь узнать его местонахождение. – Он холодно уставился на меня, ожидая, что я начну протестовать. – А теперь, – подытожил он, – давайте послушаем ваши сказочки.

Он пытался нагнать на меня страху. При нарушении закона всегда действует одно старое правило, которое гласит, что никто не имеет права использовать средства связи в корыстных целях. После прихода Райна закон «70 нарушений» стал просто всеобъемлющим законом, охватывающим всю нашу жизнь.

– Послушайте, офицер. Это касается моей девушки, – сказал я, надеясь, что эти слова на него подействуют.

– Знаю, – сообщил он спокойно. – Потому я и не стал тебя задерживать. Я просто велел тебе проваливать. Твоя девочка сбежала, оставив тебе только свой пересыльный адрес. Может, она не хочет тебя больше видеть.

– Она больна, – сказал я.

– Может ее семья думает, что в этом виноват ты. Так что лучше проваливай подобру-поздорову. И если я снова увижу тебя, или как ты прощупываешь почту, то отправлю прощупывать железную решетку. А теперь уматывай!

Он подтолкнул меня к выходу с вокзала будто овчарку, упустившую стадо. Я взял мотор до Ла Гардин, хотя вряд ли на нем можно было добраться быстрее, чем на метро, лишь бы поскорее скрыться с глаз полицейского.

В Ла Гардин я вновь нашел свое письмо. Его погрузили на борт ДС-16, направлявшегося по маршруту Чикаго – Денвер – Лос-Анджелес – Гавайи – Манила. Я не знал, куда заведет меня это путешествие, поэтому купил билет и вскочил в самолет буквально перед закрывающейся дверью.