Франсис Карсак - Мастера фантастики 2 (сборник)

Хитроумное заявление «…так как воды в районе Бикини недостаточно глубоки для объявленной серии подводных испытаний атомного оружия, место полигона перенесено на тысячу миль к западу», возможно, и ввело в заблуждение простаков, но в кругах газетчиков и радиожурналистов началась настоящая драка за прикомандировку к экспедиции.

Мы с Филлис были на хорошем счету и нам повезло. Взяв билеты на самолет, мы, спустя несколько дней, составили компанию остальным счастливчикам.

Наше судно держалось на стратегической дистанции от места, где затонул «Кивиноу».

Не могу описать глубинной атомной бомбы — я никогда ее не видел. Все, что нам было позволено — это созерцать небольшой плот, на котором возвышалось нечто вроде полусферической палатки. Нас успокоили, сказав, что эта бомба почти не отличается от атомной бомбы обычного типа, за исключением массивной оболочки, способной выдержать давление на глубине пяти миль.

На рассвете, в назначенный день, буксир оттащил плот за горизонт, а мы перешли к экранам. Дав «полный назад», буксир оставил плот дрейфовать в заданной точке, и в течение трех часов тот плавно раскачивался на волнах. Голос из громкоговорителя отсчитывал время до запуска; мы шатались по палубе, пока не начался обратный счет.

— …три, два, один, ПУСК!

С плота взвилась сигнальная ракета, оставляя за собой хвост бурого дыма.

— Бомба сброшена, — объявил голос.

Долго ничего не происходило, все в молчании застыли перед экранами. Плот продолжал раскачиваться на залитой солнцем воде. Если не считать рассеивающихся клубов дыма, оставленного ракетой, можно было подумать, что ничего не случилось — с виду полная безмятежность. Но мы сидели, затаив дыхание.

И вот внезапно плоская гладкая поверхность вздыбилась, море извергло огромное белое облако, которое, корчась и скручиваясь, поднималось все выше и выше. Наше судно содрогнулось от удара взрывной волны.

Мы оторвались от экранов и выскочили на палубу. Облако повисло над горизонтом, продолжая корчиться, разрастаться, и во всех его движениях было что-то непристойное, грязное.

И только когда облако поднялось на огромную высоту, на нас обрушился первый водяной вал.

Мы обедали за одним столиком с Малларби из «Книжных новостей» и Беннелом из «Сената». Никогда раньше я и не мечтал о столь прославленной компании. Но в свое время мне хватило ума жениться на Филлис, «окольцевав» ее прежде, чем она обнаружила, какой у нее был широкий выбор.

Это была ее игра. Моя роль в подобных представлениях довольно скромна — я поднимаюсь на палубу и демонстрирую свою общительность. Дальше следует партия Филлис, в которую я не вмешиваюсь. Мне остается только наблюдать, как разворачивается нечто среднее между шахматной игрой и искусным надувательством. Следить, как она реагирует на неожиданный ход противника — одно удовольствие. Филлис редко проигрывает.

На этот раз она подвела собеседников к нужной теме между первым и жарким.

— До сих пор камнем преткновения было нежелание признать в качестве причины некий Разум, — заметил Малларби. — То, что произошло сегодня — первый шаг к признанию.

— И все равно, Разум остается под вопросом, — отреагировал Беннел. — Граница между инстинктивным и разумным весьма условна, особенно, когда речь идет о самозащите. Хотя бы потому, что и то и другое может вызвать одну и ту же реакцию.

— Но вы же не станете отрицать, что даже независимо от причины это совершенно новое явление?

Собеседники вошли в азарт — Филлис добилась своего. Расслабившись, она поудобнее устроилась в кресле и вся превратилась в слух.

— Я могу предположить, — говорил Беннел, — что это существовало там в Глубинах столетиями, неизвестное нам, пока мы не влезли со своими исследованиями в его экологическую нишу.

— Конечно, можно предположить и такое, — согласился Малларби, — но я бы не стал. Бибе и Бартон тоже спускались в Глубины , однако с ними ничего не случилось. Вы также не учитываете оплавленные тросы, а уж это трудно объяснить инстинктами.

Беннел усмехнулся:

— Все теории, которые я слышал до сих пор, имеют множество слабых мест. Моя — не исключение.

— А гибель американского судна? Это что, по-вашему, — статическое электричество? — саркастически спросил Малларби.

— Я недостаточно знаком с деталями, чтобы утверждать, будто это невозможно.

— Боже мой, — фыркнул Малларби. — Утешение для детишек и дурачков.

— Пусть. Но если выбирать между двумя теориями — моей и Бокера — я предпочту первую.

— Я не последователь Бокера. Его предположения мне, так же, как и вам, кажутся нелепыми, но, посмотрите, с чем мы столкнулись: обилие гипотез, неспособных объяснить ничего и взаимоисключающих друг друга — с одной стороны, и гипотеза Бокера — с другой. И ведь какой бы фантастической мы ее ни считали, она связывает вместе больше данных, чем все остальные.

— Жюль Верн мог бы предположить версию не хуже, — съязвил Беннел.

Ни я, ни Филлис ничего не слышали о гипотезах Бокера, но по тому, как Филлис уверенно вмешалась в разговор, это было трудно предположить.

— Вероятно, — слегка нахмурившись, сказала она, — не стоит вот так просто отбрасывать теорию Бокера.

Это сработало. Через несколько минут мы были исчерпывающе осведомлены о взглядах Бокера, а наши собеседники так и остались в неведении насчет наших знаний.

Нельзя сказать, что имя Алистера Бокера было нам совершенно незнакомо. Это — известный географ, окруженный последователями и учениками, его имя часто появлялось на страницах газет. Тем не менее сведения, которые извлекла Филлис, были для нас совершенно новыми. Вкратце их можно обобщить примерно так.

С год назад Бокер представил в Адмиралтейство меморандум. Учитывая авторитет ученого, меморандум зачитали в высоких кругах, несмотря на то, что суть его была следующей: оплавленные кабели и пораженное электрическим током судно должны рассматриваться как бесспорные доказательства разумной деятельности в определенных глубинах океана. Но давление, температура, постоянный мрак и тому подобное, заявлял Бокер, являются непреодолимым препятствием эволюции разумных форм жизни. Исходя из того, что ни одно государство до сих пор не создало механизмов, способных работать в подобных условиях, напрашивается вывод: Разум возник не в Глубинах . А если так, то он должен был откуда-то прийти, и, кроме того, иметь защитную оболочку, выдерживающую давление, как минимум, в две тонны на квадратный дюйм. На Земле, кроме глубоководных океанических впадин, нет другого места с такими характеристиками.

Что из этого следует? Если эволюция не могла пройти на Земле, — а она где-то все-таки прошла — естественно предположить, что она прошла на планете с высоким атмосферным давлением. Вопрос: когда и каким образом эта разумная форма жизни попала на Землю?