Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

Потом грохнулся я на спину — искры из глаз. Лежу — гудит со всех сторон, словно со всех гор лавины. А трещина уже во все небо. Тут дрогнули горы, леса — и вниз, на меня! Вот он, Конец света! Мир — падает!!!

Заорал я что-то, сам себя не слышу, зажмурился: что-то у меня в мозгу отключилось, выпал кусок из памяти… То ли минута, то ли час… Пришел в себя — тихо, только в башке шумит на все лады. Поднимаю голову — великие боги, нет больше сферы!!! Совсем нет! Над головой — что-то голубое, прозрачное, с белыми клубами. А под этой голубизной — совершенно немыслимая, бесконечная равнина — плоская, как стол! Весь мир — нормальный, единственно возможный мир замкнутой сферы — распрямился! Нет больше вогнутых равнин, ничего не висит, все распахнуто, раскрыто… Куда ни глянь. — плоскость, плоскость, плоскость… Только где-то далеко, в прозрачной синеве, виднелись сиреневые горы.

Значит, свершилось, думаю, все-таки свершилось!!! Вот он каков, мир по ту сторону сферы!

Встал я на четвереньки — голова кругом, все плывет, качается, но все же сообразил, что меня к самому каналу отбросило. Как же, думаю, здесь жить-то, ведь невозможное дело!

Слышу, кусты рядом зашуршали, внизу чье-то лицо замаячило. Хоть и туман перед глазами, узнал: отец Тибор! Грязный, побитый, исцарапанный, но живой — глазами хлопает!

Сразу я о Лоте вспомнил. Собрался с силенками, на ноги встал. Шагнул вперед — раз, другой. Качает, к горлу дурнота подкатывается, но ничего, иду, не падаю. По плоскости иду, и ничего надо мной не висит, не давит. Ох и странное чувство, скажу я вам!.. Стало быть, можно жить, ведь не умер же, дышу, и остальные вроде шевелятся…

Оглядываюсь, Лоту ищу. Солдатня вперемешку с ватажниками в землю вжимаются, мычат с перепугу. Лоты нигде не видать. Может, в канал ее забросило?..

Только двинул туда — полыхнуло что-то сверху, словно взрыв! Гляжу, сияет над головой бело-желтый шар — страшный, косматый! Рухнул я, под кустик какой-то заполз, замер. Вмиг сообразил: атомный взрыв это, вот что!.. С детства наслышаны о войне этой самой — знаем!.. Значит, решился все-таки экзарх, на все пошел, будь он проклят!!!

Спрятал лицо в ладони, жду: сейчас ударит! В мозгу одно вертится: жаль, не успел!.. Чего не успел — сам не знаю!

Потом, чувствую, кто-то меня за плечо трясет. Дернулся я, поднимаю голову — Лота! Сидит на корточках, лицо вверх, под этот чудовищный, испепеляющий свет, — и смеется!

— Ну, что ты, глупышка!.. Это же просто солнце проглянуло! Это же наше с тобой солнце…

Что-то у меня в мозгах перевернулось со скрежетом сумасшедшим и лопнуло. Не помню, как на ногах очутился, — слезы градом, коленки трясутся. Вокруг — черт знает какие цвета, все изменилось: трава, листья, камни, сама земля! Ветер подул — теплый, ласковый, запахи какие-то одуряющие, в траве — зеленой!!! — живность степная надрывается. Вокруг солдаты зашевелились, кое-кто уже на четвереньки встал. Из канала народ недорасстрелянный потихоньку выползает — морды очумелые, к земле жмутся. И свет, целый океан света…

Потом прямо с неба свалилась какая-то громадная штуковина, вроде шара белоснежного. Шлепнулась рядом, в сотне шагов, лопнула, как зрелая тыква, люди оттуда посыпались — много. И к нам: орут, руками машут — чисто психи.

А среди них, широко раскинув руки, бежит вприпрыжку невысокий крепыш с белобрысыми волосами. Екнуло у меня тут сердце: неужто Ян?! А что, у них все возможно!..

На вопрос, почему я пишу именно фантастику, вероятно, можно дать много ответов. Можно рассмотреть вопрос с разных сторон, доказать нужность и важность фантастики, а заодно и покрасоваться перед читателем. И все ответы будут правдой. Но все-таки самое главное в том, что фантастика — это очень интересно. Было время, когда я, еще мальчишка, не читал ничего, кроме фантастики. И это ничуть не помешало мне впоследствии понять и полюбить классическую литературу, любовь к которой мне безуспешно пытались привить в школе. Каждому возрасту свои книги.

Для того чтобы художественное произведение могло воспитывать, обучать, предупреждать или звать куда-то, его должны прочитать. А до сих пор еще никто не видел человека, выбирающего книги по принципу «что поскучнее». Автор, если эго не конъюнктурщик, мечтающий лишь о гонораре, должен об этом помнить.

Не знаю, как другие, а я физически не могу писать произведение, которое мне самому было бы неинтересно читать. Именно поэтому я начал писать фантастику, долгое время работал только в области фантастики и лишь относительно недавно освоил жанр научно-художественного очерка, начал писать историческую прозу и пробовать себя в труднейшем из жанров — сказке. Но всегда и всюду берусь только за такие темы, которые кажутся мне интересными.

Если хочешь создать что-то действительно значительное, то иначе просто нельзя.

Святослав Логинов

Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо. Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться, согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он и сам был любопытен. Если смотрят — значит, так им лучше, не надо мешать. Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками, не решаясь выйти. Ничего, в свой срок покажется и он.

Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть. Оставшиеся крошки собрал на ладонь, широко раскрыл ее, показывая всем, и тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг — незнакомых, их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро клевать. От частых осторожных уколов больно и сладко зудела кожа.

— А теперь что надо сделать? — спросил Ганс.

Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами, дождался своего часа и вышел. Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, настороженно разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и земляничным соком. Ганс улыбнулся.