Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

— Да нет же, — мягко сказал профессор и ободряюще тронул человека в балахоне за плечо. Тот вздрогнул, но не поднял головы. — Не так все ужасно, — профессор встал, продолжая говорить. Стащил перчатки и отбросил их гадливым движением. Потом осторожно коснулся кнопок. Горящие дисплеи ответили беззвучными всплесками цифр, профессор сощурился, всматриваясь. Снова, уже увереннее, пробежал пальцами по кнопкам. — Знаете, над крысами проводились интересные опыты. То есть много интересных опытов, но… в частности. Достаточно большая популяция помещалась в идеальные условия. А на периферии благоустроенного мира — всякая жуть, опасные дыры, холод… И представьте себе, обязательно есть одна-две особи, которым неймется, — едва слышно за массивной стеной загудели, разворачивая антенну, моторы. — Презрев крысиный рай, они лезут в эти дыры, голодают, погибают там… Действительно, спариваются реже других, действительно, иногда совсем не успевают дать потомства — хотя в следующих поколениях опять появляются такие же странные субъекты. Дети по духу. Без всяких мутаций. И даже без молитв, представьте, — летяще сутулясь над пультом, он улыбнулся грустно и мгновенно. — Их поведение бессмысленно, пока условия благоприятны. Даже вредно, поскольку грозит втянуть других в авантюры. Увести оттуда, откуда незачем уходить. Но, знаете, остальных не так-то легко сбить с толку. Их задача — снятие случайных отклонений. Честь и хвала здравомыслящим ребятам, которые без серьезных оснований не лезут в холод и голод… греются на солнышке, едят в свое удовольствие и без особых эмоций, зато регулярно, прыгают на подружек. Словом, обеспечивают использование видом благоприятных условий, — профессор запнулся. Глаза его, прикованные к фонтанирующим цифирью дисплеям, ввалились от напряжения; руки, как кошки, мягко и цепко падали на пульт вслепую. — А надобность в тех, кому неймется, возникает лишь при переменах. Досадно, конечно, что неймется им по-разному и действовать сообща эти шустрики совершенно не в состоянии. Одному обязательно хочется хвост отморозить, другому, наоборот, усы подпалить, и хоть ты их режь. Потому что вид пытается заранее предусмотреть все возможные варианты катастроф, — клавиши и переключатели длинно, слитно прошелестели. Тогда он отдернул руки от пульта и, порывисто вздохнув, чуть распрямился: — Во-от. А когда что-то и впрямь валится на голову — вся команда с писком бросается хвост в хвост по следу одного из малахольных собратьев по проложенному им ненормальному пути. Доползают до норы обетованной — и снова меняются ролями, — профессор разочарованно прикусил губу и глянул на часы. Медленно опустился на стул, пригладил волосы. Со вздохом покосился на человека в балахоне. Тот был неподвижен. — Но уже в другом мире… Это, конечно, бывает не при каждом поколении. Но может случиться при каждом. Вид знает это. В любой момент есть горстка тех, кому неймется. Их не должно совсем не быть. И их не должно быть много, — он опять вздохнул, окончательно расслабляясь. — Конечно, никого не изменишь словами. Но не потому, что глупая программа. Между нами — программа-то что надо. Люби, оберегай, познавай — тоже там. Но слишком уж искажено то, что вы назвали банком оперативных данных. Мы все время стараемся использовать требования программы соседа в своих интересах. И его «люби», и его «кусай». Слова — самый массовый и самый доступный вид насилия. Из ста слов девяносто семь произносятся только для того, чтобы обмануть. Заставить слушающего хотеть не того, что нужно ему, а того, что нужно говорящему. И говорят все-е… Сослуживцы, друзья, министры… А нули… ну что нули? — не вставая, он потянулся к пульту и легко тронул одну из бесчисленных кнопок. Перфоратор запнулся и заверещал бойчей. — Конечно. Крысы тоже могли бы называть своих не вовремя появившихся бедняг раскольниками, а появившихся вовремя — мессиями. Но зачем? И зачем это нам? Разве разум дан на то, чтобы усложнять простое? По-моему, чтобы понимать сложное, — он помолчал, а потом добавил совсем безжизненно: — Понимать, например, что когда мир меняется и пора отследить и осмыслить изменения, сообразить, что давно придуманные вечные истины наконец-то стали единственным способом выживания… уверять через газеты и телевизоры, будто все идет, как всегда, — преступный кретинизм. Который лишает вид всякой перспективы…

Лента частыми толчками выклевывалась из перфоратора. Человек в балахоне уставился на нее, потом схватил обеими руками, поднес к глазам, не в силах поверить.

— Знак!! — выпустил ленту и сполз с кресла — что-то было у него с ногами неладно — на коленях, уставясь в потолок, закричал исступленно: — Господи! Я дождался! Грядет перемена!

Печатающее устройство одну к одной било лежачие восьмерки, плотно укладывая их на ленте. Бесконечность. Бесконечность.

— Их только двое, — произнес вдруг мертвый юный голос.

Мальчик стоял в проеме двери.

Профессор выключил перфоратор и в наступившей оглушительной тишине спокойно спросил:

— Как ты сюда попал, малыш?

Мальчик узнал его. С прибором в руке сделал шаг вперед.

— Я… — сказал он. Грохоча коваными подошвами, в освободившийся проход вошли пятеро стражников в блестящих комбинезонах и встали вдоль стен.

— Ах, вот что, — сказал профессор. — Ты с ними?

— Они со мной! — отчаянно крикнул мальчик.

— Это он? — спросил офицер отрывисто.

— Да. Подождите, — повелительно проговорил мальчик и, словно танцуя в бумажных грудах, решительно и беззвучно пошел к профессору. — Я сначала сам.

Профессор улыбнулся и стал стаскивать пластиковый наряд. Через полминуты он остался в мятых брюках и свитере, протершемся на локтях. Теперь он выглядел так же нелепо, как мальчик в своей рубашке.

— Что тебе понадобилось здесь? — холодно спросил мальчик. Глаза его смотрели на профессора, как на яму на пути.

— Рад тебя видеть, малыш, — тихо ответил профессор. — Давно ничего о тебе не знал.

Мальчик помолчал, собираясь с мыслями. Поставил на пол прибор. С мукой спросил:

— Зачем ты здесь оказался?

— Мама наша заболела. Совсем заболела.

— Они арестуют тебя!

Профессор пригладил волосы.

— Зачем ты здесь? — повторил мальчик.

— Сателлит, — ответил- профессор. — Эти пауки хотят его вернуть. Боевые лазеры им, наверное, снова понадобились. Надо помешать, ты же понимаешь, — чуть улыбнулся, — нельзя упускать случай помешать паукам. Слишком редко он выпадает.

— Сателлит… — едва слышно выговорил мальчик и вдруг прижал ладонь к щеке, заслонив пол-лица. — Ой… я же не знал!

— Побыстрее! — крикнул офицер. — Смеркается.

— Они тебя арестуют!

— Что это за прибор у тебя? — мягко спросил профессор.