Андрей Измайлов - День свершений [сборник]

— Так ты нас уведешь? — зачарованно выдохнула она, наконец дождавшись этих слов.

Стало тихо. Удивительно тихо. Ночь, как громадная вода, неслышно текла над детскими головами.

— Просто не знаю, — пробормотал мальчик. — Просто не знаю, как подступиться.

У нее опять слезы горячо наполнили гортань и переносье — такое страдальческое лицо сделалось у него.

— Но ведь он же смог… — глухо сказал мальчик.

Она хотела спросить, кто смог и что, но он резко поднялся и — взметнулась сзади, отставая, рубашка — подошел к вышибленному в звездную ночь окну. Стоячее пламя над огарком свечи вздрогнуло и заплескалось.

Рубашку извозил — страх, подумала девочка. Давно стирать пора, да прокипятить с порошком… Прокипятишь, как же.

— Свеча догорает, — негромко сказала она.

Интересно, он бы обрадовался, если б я выстирала?

Наверное, нет. Наверное, даже бы не заметил. Наверное, его вообще ничем обыкновенным не обрадуешь. Ой, мамочки…

Опершись ладонями на подоконник, мальчик смотрел в мерцающую пустыню.

— Во всяком случае, не убегу, — сказал он.

Прямая и тонкая, как камышинка, она потянулась, запустив пальцы в волосы на затылке, и, медленно переступив, окунулась в алое сияние, стоявшее в окне.

— Как хорошо, — умиротворенно произнесла она, подставляя свету лицо с зажмуренными глазами. — Солнышко… Солнышко красное, и давно же я тебя не видела… — она приоткрыла глаза, и лицо ее вздрогнуло и смерзлось. Секунду она все еще смотрела в окно, потом, присев, обернулась: — Они все пришли.

Их было без малого шесть тысяч. А год назад было пять миллиардов. Они в меру сил и разумения жили, заботились о себе, заботились о близких, исполняли то, чему их научили. И наконец убили друг друга. Ни для чего. Убили — и впервые почувствовали, что что-то неладно. Но продолжали в меру сил и разумения жить и убивать друг друга. Потому что были вещами друг для друга. Потому что за восемь тысяч лет так и не научились организовывать себя иначе, как принуждая и убивая.

И наконец в равной мере ощутили тупик. В равной мере познали безнадежность. Министры, и шахтеры, и стражники. Такие разные. Такие одинаковые. Такие немногочисленные. Все они теперь стояли здесь.

— Уведи их.

— Здесь некуда идти, — мальчика била дрожь.

— Уведи их, пожалуйста. Ты такой умный. Такой сильный.

— Здесь ваше место! — бешено выкрикнул он и стиснул кулаки. — И гибель, и спасение! Здесь!!

— Ну просто поведи куда-нибудь!

— Ты думаешь, тяжелой дорогой можно искупить то, что совести нет? Перетащиться на сто километров в сторону и прикинуться обновленными?

— Не знаю. Это слова. Сначала надо уйти, — она опять нервно прижала его ладонь к губам, к щеке. — Хоть куда-нибудь. Как ты не понимаешь? Хоть куда-нибудь отсюда! Ну, обмани их. Только не отнимай надежду.

Он дико, свирепо зыркнул на нее из-под волос.

— Да что вы за люди!! Только бы бегать взад-вперед! Спасение — это не суета! Это — работа! Послушай. Ваши ученые давно доказали, что нужно создать строй, который уведет людей с края. Мало того — нужно успеть его создать! Так хоть бы пальцем кто пошевельнул! Конечно! Каждому кажется, что вокруг все плохо, но сам-то он — ого! Какой надо! Каждому хочется, чтобы вокруг все изменилось, но сам он — остался прежним. Оставшись прежними, вам не выжить, поймите вы наконец!

Она выронила его ладонь и упавшим голосом выговорила:

— Ты все-таки злой.

Он остолбенел. Воздух тяжелой медузой заткнул гортань.

— Ты нас ненавидишь! — с отчаянием и ненавистью закричала она. — Ты нас за людей-то не держишь даже!

И сама испугалась. Зажала себе рот ладонями, затравленно, беспомощно глядя на мальчика.

— Лучше бы мне сгореть сразу, как Александр, чем биться здесь головой о стену, — тихо сказал мальчик. Неловко помялся еще, потом двинулся к выходу — с нарастающим ужасом девочка провожала его взглядом.

Оставшись одна, она несколько секунд стояла неподвижно, исступленно кусая ладонь. Затем вылетела вслед. И снова по громадной, продрогшей, безликой толпе прокатилась волна. И укатилась. Так они стояли: шесть тысяч в противогазах, комбинезонах, шлемах, балахонах, с автоматами, и напротив — двое детей с открытыми лицами и глазами.

Гигантский алый пузырь солнца всплывал все выше над грядой туманных курганов.

И мальчик сказал еще одно главное:

— Мне вас очень жалко.

Опять прошел вздох. Но девочка уловила скользкий серый отблик посреди человеческой каши. Не успев даже крикнуть, она прыгнула вперед, заслоняя мальчика, — и ее плечо, как раз на уровне его сердца, расплеснулось, словно на миг стало жидким. С изумлением всхлипнув, она косо упала на песок.

Толпа дрогнула иначе. Необъятно и всевластно, как подземный толчок. Кто-то истошно крикнул, тут и там ударили и сразу захлебнулись автоматные очереди. И снова все замерло. И в этой стылой тишине девочка, сидящая на песке, засмеялась, и ликующе крикнула:

— Совсем не страшно!

Толпа раздалась, сдержанно и немного тщеславно показав исковерканные трупы в армейском.

— Видите! — отчаянно крикнул мальчик. — А ведь мы еще не спасение. Мы просто не врем! Когда спасение придет — вам снова захочется стрелять. — В стоячем воздухе простые слова наливались медью, летели далеко и чеканно. — Это ведь так легко! Повзрывать все мосты через пропасть, а потом развести руками — пропасть, идти некуда!

Он перевел дыхание — горло заклокотало слезами. Негромко спросил:

— Вы правда хотите спастись?

Плотный, розово мерцающий пар уплыл в зеленое небо.

Девочка попыталась подняться; мальчик легко взял ее на руки. Она заглянула ему в глаза и повторила:

— Совсем не страшно.

И улыбнулась побелевшими от боли губами.

Я пришел в фантастику из любви к сказке. Между сказкой и фантастикой много общего. Вот уже и серьезные труды на этот счет появились. Например, «Волшебно-сказочные корни научной фантастики» Е. Неелова. Чем больше в наше время поток информации, чем выше порог необычности, тем сильнее голод по необычному, который утоляет фантастика. Фантастика — всегда надежда на чудо. Плохо, когда такая надежда отвлекает от реальных дел. Хорошо, когда мобилизует, когда читатель сам становится чудотворцем.

И еще. Задолго до сегодняшних лозунгов о перестройке и ускорении фантастика уже служила и перестройке и ускорению, будоража воображение, приучая читателя к принятию нестандартных решений, прослеженных в динамике и во времени. Фантастика снимает ограничители творчества, играет на неожиданных ассоциациях, оперирует многовариантными системами, учит предвидеть последствия своих действий. В конце концов, даже планирование — это обоснованное знанием фантазирование. Потому что подсмотреть заранее то, что еще только будет, невозможно.