Сергей Маслов - «Приключения, фантастика» 1996 № 06

Распластанный у дверей парень с трудом приподнял голову, оглядел мрачную, с тяжелым затхлым воздухом камеру, прислушался — по лицу, скорее напоминавшему маску из тугих синяков и кровоточащих ссадин, пробежала судорога. Он застонал и снова уткнулся лбом в холодный шершавый бетон пола.

Через некоторое время звук вновь повторился. Но уже четче и резче, как будто сердясь и чего-то добиваясь.

Парень опять приподнялся и тяжело, через силу, повернул лицо в сторону пристроенного у самого потолка маленького зарешеченного окошка. Слабые, тусклые блики предрассветных звезд неохотно пробивались сверху.

Он не помнил, как сюда попал. Да и не старался вспомнить. Единственным его желанием было: забыться, спрятаться, уснуть — уснуть мертвым, беспробудным сном, чтобы не чувствовать изнуряющей усталости и глухой всепроникающей боли, казалось, в каждой частичке, в каждом атоме его разбитого, вконец истерзанного тела.

Звук исчез — и голова вновь опустилась на холодный камень. Однако сон не шел. А когда душераздирающий писк опять повторился, он вдруг понял, что это было. И — обрадовался. Сильно. До выступивших слез. И не понимал — почему. Почему?.. И неожиданно все объяснилось довольно-таки банально — просто где-то во дворе, за мощной кирпичной стеной, скрипела на ветру заржавленными, давно не смазанными навесами обыкновенная дверь, будто ненароком предупреждая своим утробным, зуборежущим звуком случайных прохожих об этом скверном, дурном месте.

Но уже в следующий миг он почти распознал свое, казалось, беспричинное чувство. Но только не умом — одной лишь интуицией, еле теплившимися внутри животными рефлексами. Так скрипят орудия пыток. Значит, его уже не пытают — пронесло! Но — пытали?.. Господи, почему?!

Опираясь на руки, парень кое-как поднялся. Сильно кружилась голова. Но он устоял, не рухнул снова на пол — лишь оперся плечом о стену.

Он пока плохо понимал, где находится, вернее, сознание его еще не совсем обрело способность трезво, без болезненного переломления реальности, маниакального искажения виденного оценивать ситуацию. Мысли его катились автоматически, беспокоясь в первую очередь о сугубо конкретном, личном, а точнее — будут ли еще мучить, бить? И как стерпеть новые пытки? Как?!.

Он сделал несколько осторожных шагов в сторону крепкой стальной двери с маленьким стеклянным глазком посередине — и вдруг, казалось только сейчас, догадался, где находится.

Парень удивленно осмотрелся, словно впервые увидел эти каменные стены, нагнулся, сморщился от сильных коликов в позвоночнике, потрогал ветхую, примятую солому под ногами, выпрямился — и уставился на небольшую деревянную бадью в углу. И как только резкий, отвратительный запах застоенных человеческих отходов дошел до его носа, он наконец понял — понял до конца, до выворачивающей душу обиды, горечи — куда занесла его судьба.

Парень растерянно заморгал, отчаянно скривился, моментально забыв про отвратительный дух из угла, и еле слышно простонал:

— Где я?..

Неожиданно у входа раздался звонкий металлический скрежет, затем дверь сердито проскрипела, отворилась — и на пороге появилась массивная фигура военного с нездорово красными, вздутыми щеками на лошадино-продолговатом лице. Настороженно-злые глазки с припухшими коричневатыми ободками внизу пробежали по камере и подозрительно остановились на пленнике.

— Очухался? — строго прохрипел сержант похмельным голосом, а увидев искаженное от боли, но, скорее всего, от душевного страдания лицо парня, уже мягче добавил: — Ничего, ничего, заживет… Не будешь выступать! — И отступив назад, закрыл за собой дверь. Но не на ключ — на засов.

Через минуту дверь снова с грохотом открылась и из ее черного проема вновь выдвинулась опухшая физиономия охранника.

— Выходи!

Парень несмело шагнул к двери, все так же непонимающе глянул на сержанта, и наконец, словно только сейчас осмыслил услышанное, переступил порог.

В лицо ударил резкий порыв опьяняюще свежего воздуха. Его прохладные ароматные струи неслись откуда-то из глубины прямого и довольно-таки чистого коридора со стройным рядом железных дверей по бокам.

Парень глубоко, со всхлипом, вдохнул — и голова у него закружилась, поплыла, приятно опьянела от непривычной дозы живительного кислорода. Однако это было отрезвляющее опьянение: в его мозгу, — как молния, как вспышка, а точнее, взрыв, — вдруг пронеслось что-то родное, далекое, и он даже, кажется, догадался, кто он и с какой целью прибыл сюда. Но уже в следующий миг вновь вспышка и — снова темнота, снова забвение, снова непонимание.

Он остановился, сморщив лоб и пытаясь вернуть ускользающее видение, но сзади грубо толкнули, нетерпеливо проворчав: «Топай, топай!» И призрачная картинка в голове испуганно колебнулась мутной рябью и — исчезла.

Парень отчаянно дернулся, торопливо огляделся, — но уже с заметным любопытством, — затем судорожно провел ладонью по лицу, еще раз глубоко вдохнул налетевший порыв свежего воздуха и неторопливо поплелся по длинному и, как оказалось, необычно узкому коридору.

И сразу же, словно подсказывая ему направление, в далеком темном торце замаячило светлое пятно, — обрамленная изнутри веселыми ручейками дневного света, там виднелась полупрозрачная, слегка приоткрытая дверь.

Вскоре парень уткнулся в ее матово-стеклянную поверхность и остановился. Но сзади вновь сильно пихнули — и он, невольно вытянув руку вперед, резко открыл створку дверей вовнутрь кабинета.

Луч восходящего за окном солнце больно полоснул по глазам — парень зажмурился, машинально прикрывшись рукой.

— Проходи! — голос был не сержанта; пленник опустил руку и, прищурившись, бегло осмотрелся.

За массивным белым столом, выставив вперед костлявые рыжеволосые руки, сидел щупленький человек с блестящей лысиной на крупной продолговатой голове. Большие темные дуги у век четко и ясно подчеркивали его маленькие слезливые глазки.

Он кисло растянул бледные губы, равнодушным, безучастным взглядом пробежал по настороженному лицу пленника и вяло повторил:

— Проходи. — И откинулся на спинку стула.

Парень сделал два несмелых шага, и только было собрался облегченно опуститься на рядом стоящий стул, как неожиданно в глаза ему бросилось почему-то показавшееся странным и даже нелепым сочетание двух, нет — трех, составных интерьера кабинета, а точнее — двух портретов за спиной лысого и развернутого в углу красно-белого знамени с волнистыми черными полосками поперек.

Пленник недоуменно оглядел рисованные портреты, на одном из которых была изображена, по-видимому, коронованная особа, а на другом — напыщенный хлыщ с надменно-презрительным взглядом и квадратным подбородком вышибалы, потом перевел взгляд на флаг, закрывавший своим ярко разрисованным полотнищем почти пол-стены, затем — на лысину сидящего перед ним человека, и осторожно прислонил зад к замусоленному краешку стула.