Роберт Шекли - На суше и на море 1963

Одних только кленов — восемь видов. Уже первое знакомство с ними легко может поколебать вашу уверенность в том, что клен — дерево с пятилопастными листьями средней величины. Что вы скажете о таком, например, названии, как клен-липа, которое это дерево получило, несомненно, за форму своих листьев. И только в одной из пяти различных берез вы сразу узнаете, если не нашу белую березку, то, по крайней мере, ее близкую родственницу.

Небольшое болотце, поросшее белыми маньчжурскими березами, сразу перенесет вас из экзотической тайги за десять тысяч километров, в подмосковные леса.

Только на крайнем юге Приморья на каменистых обрывах можно встретить темно-серые колонны могучих железных берез. Необыкновенно прочная древесина этой березы тонет в воде.

Рядом теснятся горный ясень с крупными белыми пятнами на темной гладкой коре; величественный диморфант, ствол которого усеян крупными шипами; маакия — большое дерево, в котором закосневший в привычных понятиях ум не решается признать родственника какой-нибудь вики или фасоли; экзотический маньчжурский орех, приносящий плоды, похожие на грецкие орехи; амурский бархат с мягкой, приятной на ощупь корой, почти белой у старых деревьев; колючая аралия; древовидная сирень и, наконец, желтоватые, толщиной в руку взрослого мужчины, странно изогнутые стволы лианы — актинидии аргуты. Они стелются над землей и взбираются вверх, обвивая могучие амурские липы и даурские березы, чтобы затеряться в зеленом хаосе переплетающихся крон. И над этим девственным лесом, словно пренебрегая его высотой, тут и там возвышаются темно-зеленые пирамиды черной пихты.

Южные склоны одеты гораздо более однообразными лесами из монгольского дуба, а с вершин сопок открывается панорама приморской равнины и Амурского залива, на противоположном берегу которого в ясную погоду хорошо видны белые здания Владивостока.

Конец зимы. Последние островки снега; под лучами горячего солнца снег не тает, а испаряется. Весна в Приморье сухая — это ответственное время для работников заповедника. Поминутно грозит опасность возникновения пожара. Главная задача — не допустить огонь в тайгу. А приморская равнина часто сгорает целиком. Сгорают и луга из узколистного вейника, где только и обитает редкая рыжешейная овсянка, гнезда которой еще не нашел ни один человек.

Началось сокодвижение у кленов, и парочки розовато-белых длиннохвостых синиц прилетают пить сладкий сок на облюбованные деревья; они уже начинают подумывать о постройке гнезда.

Из-под сухих прошлогодних листьев показались золотые анемоны. Вскрываются реки, окаймленные малиново-красными лентами молодых чозений, и на темно-зеленой воде полыней появились неправдоподобно яркие селезни уток-мандаринок. Со своих зимовок в Китае возвращается уссурийский белый журавль — священная птица японцев, изображение которой хорошо известно по старым японским гравюрам. А меж серых древесных стволов иногда мелькнет синяя спинка и оранжевые бока синехвостки, спешащей с юга домой. Появляются первые бабочки, среди которых черно-желтая, похожая на махаотта людорфия служит предметом вожделения приезжих энтомологов.

Обрывающиеся в Кедровку скалы покрываются розовато-сиреневыми пятнами цветущего рододендрона, и порхая около крупных цветов, на лету пьет нектар огромная бабочка — сине-зеленый хвостоносец Маака. Выходят из нор проснувшиеся бурундуки; забавно подняв кверху полосатый хвостик, самец возбужденно преследует самочку.

К концу мая буйно развивается уссурийская растительность. Крупными розовыми цветами цветет эндемичный кустарник диервилла. Море белых цветов — жасмин, дейция, калина, жимолость, — трудно понять, где кончается один кустарник и начинается другой. Все перевито тонкими стеблями лианы коломикты, на листьях которой в период цветения появляются яркие розовато-белые пятна, издалека привлекающие насекомых-опылителей.

Среди бесконечного разнообразия уссурийской растительности особый интерес представляют несколько представителей семейства аралиевых, распространенного главным образом в Юго-Восточной Азии. Женьшень всем хорошо известен. Трудно признать родственниками этого маленького растеньица величественное дерево диморфант с большими кожистыми листьями, похожими на листья клена, или маньчжурскую аралию, чертово дерево — колючий ствол с метровыми листьями и розеткой крупных белых соцветий у вершины.

А колючий кустарник элеутерококк, как недавно обнаружено, имеет в некоторых отношениях еще более целебные свойства, чем сам женьшень, обладая перед ними неоценимыми преимуществами: элеутерококк — крупное, заметное и более распространенное растение.

Вместе с аралией на каменистых осыпях растет тропическая крапива жирардиния. Длинные, в несколько миллиметров, волоски на ее стебле и листьях наполнены ядовитой жидкостью. Ожог этой крапивы весьма болезнен. А на огромных, причудливо изломанных ветвях липы темно-зеленой бахромой растет необычного вида папоротник полидиум, дошедший к нам из третичного периода.

В сумраке леса кипит жизнь. С хриплой трелькой взбирается по стволу горного ясеня наш самый крохотный дятел — малый острокрылый. Раздается песня синей мухоловки, переносящая вас в тропические леса. Словно цикада, стрекочет короткохвостка — чрезвычайно своеобразная и очень скрытная птичка, живущая среди переплетенного травой валежника. Из-под ног неуклюже взлетает платиново-желтый, с черными ободками перьев земляной дрозд — загадочная птица, ведущая полуночный образ жизни. Услышав ночью в глухой тайге человеческий свист — не удивляйтесь: это поет земляной дрозд. Оранжево-красными глазами наблюдает за путником сквозь ветви деревьев ошейниковая совка. А под ногами — красные, оранжевые, розовато-фиолетовые лилии, странные, зеленовато-белые цветы ядовитой японской ариземы, карминно-красные звездочки лихниса и ажурный ковер самых разнообразных папоротников, доходящих вам до пояса. Может быть, где-то здесь живет старый леопард, следы которого изредка удается видеть в центре заповедника.

На приморской равнине вы набредете на гнездо пегого луня, спрятанное в густой полыни, достигающей высоты человеческого роста. А вот и хозяева гнезда — в синеве неба с тревожными криками кружатся белые птицы с причудливыми черными отметинами на крыльях.

В зарослях тростника у реки раздаются хриплые выкрики дроздовидных камышевок, а в кустах ивняка при вашем приближении вытягивает шею и становится неподвижной и незаметной маленькая выпь — зеленая кваква. Только два желтых глаза напряженно следят за нарушителем птичьего спокойствия.

Подходит к концу длинное уссурийское лето. На берегу моря уже останавливаются на отдых стаи летящих к югу куликов. Еще в начале октября не всегда чувствуется приближение осени. Зелень сопок едва начинает окрашиваться в теплые тона. А в середине октября тайга становится неузнаваемой. Море чистых красок самых неожиданных оттенков. Особая заслуга в создании этой симфонии красок принадлежит так называемому ложнозибольдову клену. Изящно изрезанные мелкие листочки этого дерева образуют ажурную мозаику, и в проходящем солнечном свете каждая крона горит своим особым цветом. Одно дерево чисто красное, другое — малиновое, третье — розовое, четвертое — оранжевое. Между ложнозибольдовыми кленами желтыми пятнами светятся кроны клена-липы, палевыми — маньчжурского клена. Только листья жимолости, опадающие последними, еще остаются зелеными. И вдруг что-то белое. Это вторично зацвела дикая яблоня. А вот и одинокий розовый цветок рододендрона, распустившийся во внеурочное время в теплом октябрьском воздухе.