Денис Кащеев - Вид сверху [СИ]

— Чье?!. — яростно прохрипел Юрка, шлепая губами, словно полудохлая рыба, выброшенная волной на берег.

— Что? — обернулась к нему Надя, наклонившаяся, чтобы поднять с пола мобильник.

— Чье… сердце… мне… пересадили?!.

— Обычное, донорское, — пожала она плечами. — Какая разница? Смотрите, приборы просто с ума сошли! Это все из-за вашего дурацкого телефона. Кто вам его принес? Отец? Та девушка? Вот я им устрою!

— Чье?.. — не слушал ее юноша, делая решительную попытку подняться с кровати — безуспешную, но аппаратура в палате тут же взъярилась пуще прежнего. — Чье… сердце?!. Ответь!..

— Хорошо, хорошо, только лежите спокойно, — отчаянно замахала на него руками Надя. — А то доктор узнает — голову мне оторвет! В истории болезни все это должно быть, — протянув руку, она достала откуда-то из-за изголовья Юркиной кровати толстый журнал в серой картонной обложке. — Сейчас… — открыв, сестра начала его судорожно листать. — Вот, тут сказано: донор… Странно, здесь почему-то прочерк… А, вот внизу, мелко: добровольный подопытный-маломер, зарегистрированный в реестре под именем Вита… Ничего не понимаю, — удивленно подняла Надя глаза от журнала. — Наверное, тут какая-то ошибка, да? Как донором органов может быть маломер?

— Нет! — заорал на всю палату Юрка. — Нет! — он явственно ощущал, как от этого истошного крика взрываются в его груди артерии, лопаются вены, трещат, расходясь, не успевшие толком срастись ткани…

— Что происходит? — широко распахнув глаза, вымолвила растерянная Надя, но юноша ее уже не видел и не слышал. И вокруг, и внутри были лишь горечь, боль и ужас.

Горечь, боль и ужас. И еще ледяной холод. Навсегда.

Стоя перед зеркалом, Бенедикт задумчиво водил расческой по волосам. На встречах с верзилами он всегда старался выглядеть безупречно. Даже на таких, как предстояла ему сегодня. Расслабишься однажды — потом войдет в привычку и в самый неблагоприятный момент аукнется. Да, внешний вид — мелочь: кто там станет приглядываться к прическе или костюму крохотного человечка, большинство верзил просто не заметит — не разглядит — тщательно ли выглажены его брюки и хорошо ли начищены ботинки. Но в политике — настоящей, большой политике, а не песочнице мини-сити — мелочей не бывает.

Он это понимает. Другие — нет. Особенно эти идиоты, именующие себя подпольем. Они вообще ни пса не понимают ни в чем, кроме своего примитивного ремесла — крутиться на подхвате у верзил — а туда же, мнят себя чуть ли не революционерами, благодетелями народа!

Можно подумать, он, Бенедикт, против того, чтобы жители мини-сити интегрировались в мегаполис! Можно подумать, что ему нравится жизнь его народа в гетто! Но нужно смотреть правде в глаза: сегодня к гармоничному слиянию не готовы ни они, ни верзилы. Объяви о нем завтра Мэрия — и что произойдет? Маломеры получат вожделенное равноправие, но не возможность этими самыми правами воспользоваться — большинством из них. Потому как ростом не вышли и руки коротки. Станут гражданами, но, по факту, гражданами второго, низшего сорта. И уже навсегда. Однажды попав на дно жизни мегаполиса, на поверхность смогут выплыть единицы, большинство так и останется прозябать в пучине. Да, кто-то, возможно, вытащит счастливый билет и выиграет, но остальные безнадежно проиграют — и за себя, и за своих детей, и за детей своих детей.

Нет, это не значит, что интеграция не нужна. Нужна. Более того, она неизбежна, но произойти должна тогда, когда мини-сити накопит для этого достаточно ресурсов — как политических, так и тех же финансовых. Так, чтобы войти в мегаполис на равных или почти на равных. Над этим — накоплением ресурсов — он и работает всю свою жизнь. При этом прекрасно понимая, что конечных результатов своего труда не увидит. Вероятно, не увидит их и его преемник. А вот преемник преемника, если оба окажутся достаточно мудры и удачливы — уже может быть.

Но это — дело будущего. Пока же его долг — работать. И не позволить пустоголовым любителям простых и быстрых решений развалить то, что уже сделано. Опасны даже не такие, как Артур — такие как Оскар. Они не понимают, что, силясь приоткрыть форточку для себя любимых, накрепко запирают дверь для подавляющего большинства остальных. Их хитрый финт с эмансипацией Бенедикт едва не проглядел. Счастье, что умница Петр подловил-таки этого Оскара на нарушении испытательного срока — что-то там наш сантехник намутил с заявками в диспетчерской…

Что ж, в итоге очередной непростой раунд остался за Бенедиктом. Второй раз облапошить себя на том же самом он им не позволит. Так ведь новое же что-нибудь придумают! Но и он спать в оглоблях не станет…

Отложив расческу, Бенедикт с ног до головы оглядел свое отражение в зеркале, удовлетворенно кивнул и шагнул к двери на балкон.

Тот выходил в огромный зал. Огромный, конечно же, для маломера — верзила, вероятно, назвал бы его просто комнатой, пусть и просторной. В Доме Приемов, выстроенном по заказу бургомистра мини-сити в одном из престижных районов мегаполиса, были как помещения, рассчитанные на маломеров, так и подходящие верзилам, это же предназначалось исключительно для аудиенций — в ней Бенедикт принимал своих высокорослых посетителей. Бургомистр располагался на балконе, высота которого при помощи хитрого механизма регулировалась так, чтобы лицо маломера всякий раз оказывалось точно на уровне глаз стоящего на полу верзилы — Бенедикт не желал смотреть на своего гостя ни снизу вверх, ни сверху вниз. Только прямо. Сама комната была разделена на две части деревянной балюстрадой, в которой имелась калитка, закрывающаяся на простейшую защелку. Обычно посетитель оставался за ограждением, но при необходимости мог бы приблизиться к бургомистру вплотную. Однако горе тому верзиле, который вздумал бы распахнуть калитку или перемахнуть через невысокую балюстраду без разрешения хозяина Дома. В этом случае добраться до визави у него не было никаких шансов. Живым добраться.

Скрестив руки на груди, Бенедикт замер в ожидании. Посетитель — точнее, посетительница — задерживалась. Впрочем, бургомистр умел терпеливо ждать.

Наконец дверь комнаты отворилась, и внутрь ворвалась Таня. В четыре быстрых шага достигнув балюстрады, девушка остановилась, яростно впившись пальцами в перила. Глаза ее пылали огнем, но голос, когда она заговорила, звучал почти спокойно:

— Юра Нестеров умер в клинике Института Человека.

— Я знаю, — кивнул Бенедикт. — Знаю — и сожалею.

— Вы сожалеете? — чуть повысила голос Таня. — И это все, что вы можете сказать?!

— Весьма сожалею, — повторил бургомистр.

— Но зачем?.. Зачем вы его убили? — воскликнула девушка уже не сдерживаясь более.