Виктор Гончаров - Долина смерти. Век гигантов

У каждого из приятелей были свои тайные мысли.

Скальпель думал: где, как не на духовном поприще, скорее всего проявляются таланты, а раз выявляются таланты, значит, возникает неравенство; неравенство предполагает существование способнейших, которым отдается предпочтение во всем, и менее или совсем неспособных, на которых будет ложиться вся черная работа…

Николка мыслил чисто материалистически: предстоит, судя по первым признакам, суровая зима. Разбегутся животные — уже и сейчас они исчезают; пропадут плоды, овощи и фрукты. Сильные морозы будут препятствовать охоте. Запасов, которые они приготовили, на всю зиму, конечно, не хватит, тем более, если к ним прибудет многочисленная первобытная орда. Значит, надо творить средства для более легкой поимки и охоты на животных.

Относительно необходимости духовных развлечений Николка думал словами Энгельса:

— Люди, прежде всего, должны есть, пить, иметь жилище и одеваться, а потом уже заниматься политикой, наукой, искусством и т. д.

Содержание духовных развлечений его мало беспокоило, и над затеями Скальпеля он открыто смеялся.

Итак, приятели оба одинаково усердно готовились к встрече. Их уверенность в неизбежности этой встречи за последние дни выросла в спокойное ожидание, так как Керзон все резче и резче проявлял беспокойство в своем поведении и, кроме беспокойства, — растерянность. Его поведение только так и можно было понять, что он чуял приближение большой группы двуногих.

Одним прекрасным утром, когда на листве деревьев лежал пушистый иней, мерцавший в лучах солнца, и вода на дворе покрылась корочкой льда, Николка, взяв ледяной душ, поинтересовался положением дел у своего друга.

— Как ваши духовные гостинцы? — спросил он, смеясь.

Скальпель, тоже принявший душ и поэтому красный, как помидор, вместо ответа задал аналогичный вопрос:

— А ваши технические гостинцы?

— Что ж, — отвечал Николка, — фабрики и завода я им пока не могу дать, но элементарное техническое образование дам.

— И я, — быстро подхватил Скальпель, деревянным гребнем расчесывая редкие волосяные всходы на голове, — университета и Художественного театра, пожалуй, не сумею дать, но некоторую духовную шлифовку — да.

Их взаимная информация на ту же тему, по обыкновению, продолжалась и во время утреннего завтрака, после чего каждый приступил к своему делу, намеченному, согласно НОТу, еще с вечера прошедшего дня. Скальпель, устроившись на слабом солнечном припеке, занялся собиранием в одно целое разрозненных костей первобытника, давно обнаруженного им при раскопках в пещере. Николка, верхом на Живчике и в сопровождении верного Керзона, отправился в лес в поисках подходящего дерева для выделки лыж. Для этого ему нужно было найти породу одновременно упругую, как береза, и плотную, как баккаут или пальма.

У Скальпеля работа спорилась, — чинить живой человеческий механизм и мертвый была его специальность; поэтому, напевая вполголоса бравурную арию Тореадора, он с головой ушел в приятное свое занятие. За неимением лучшего скелета, ученый медик хотел использовать этот — в целях наглядного преподавания предмета «анатомии» ожидаемым первобытным гостям. Пуще всего не терпел Скальпель, когда ему мешали в работе; поэтому он загодя услал на далекую прогулку Малыша, сновавшего без дела по двору с жалобным пронзительным завыванием. Остальная же живность не делала интервенций в кропотливую работу ученого медика. Коровы мирно стояли в загоне, пожевывая утреннюю порцию свежего сена; многочисленная птица блюла за воспитанием юных своих наследников; сайги занимались спортом, примерно долбя друг друга рогами; свиньи, уютно похрюкивая, искали желуди в заиндевевшей траве. В это раннее утро обстановка Скальпелю благоприятствовала, как никогда, и он быстро закончил свою работу.

Скелет был подвешен к ограде на открытом месте, чтобы солнце выбелило его, а сам мастер, не зная, за что теперь приняться, ушел в безмолвное рассуждение.

— Скелет питекантропа! — думал он и придавал своим мыслям печальный оттенок. — Сколько бы за него дали в нашем XX веке? Целое состояние! Целое состояние!.. Но дело не в состоянии. Меньше всего я заинтересован сейчас материальными вопросами. Меньше всего или даже совсем не заинтересован. Природа здесь первобытно щедра, только умей взять. Ее леса кипят жизнью, поверхность почвы завалена богатствами, а недра — непочаты… Нет, только не о материальном приходится думать здесь, только не о материальном… Скелет питекантропа! Целый скелет! А в наших перворазрядных музеях хранят, как зеницу ока, испорченный зуб первобытного человека, обломанную челюсть или разбитое бедро… Какая ирония судьбы!.. Какое издевательство!..

Скальпель не успел развить новой своей мысли относительно иронии и издевательства, и она осталась без развития, — над его головой раздался странный вопрос:

— Иаув… гррр?…

— Что? — машинально переспросил медик, отходя от дерева, под которым он стоял, на некоторую дистанцию, чтобы узреть неожиданного собеседника.

— Иаув… гррр? — На нижних суках дуба, свесив голову вниз, сидело оригинальное существо, ростом с человека, с человеческими членами, но с густой растительностью на всем теле.

У Скальпеля приятно екнуло сердце, — ведь это же первобытник, о котором они так долго мечтали и которого с таким нетерпением ждали…

— Пожалуйте, пожалуйте сюда, милый друг! — радушно произнес он, рукой указывая на землю.

«Милый друг» не заставил себя просить второй раз и с трехметровой высоты прыгнул вниз на обе ноги. Он и остался в том же месте, хищно присев и оскалив страшные клыки. В правой его руке был зажат острый камень.

Клыки не понравились Скальпелю. «Совсем обезьяна», — грустно подумал он. И не понравились ему — с антропологической точки зрения — покатый верх головы волосатого существа и его приплюснутый широкий нос. Только глаза, глубоко сидевшие под надбровными дугами, производили ободряющее впечатление, сверкая некоторой человечностью, да очертания нижней челюсти, отдаленно напоминавшие человеческие. Скальпель пожелал поближе рассмотреть своего гостя и сделал два шага вперед.

— Гррр… — зарычало форменным зверем волосатое существо, поднимая вооруженную руку.

— Ну, не буду, не буду, — торопливо молвил Скальпель, — пускай наука пострадает в данную минуту, потом она возьмет свое…

Существо, не спуская горящих глаз с ученого медика, шагнуло в сторону, к ограде; за шагом последовал прыжок с обеих ног, за прыжком — новый шаг. При этом оно не разгибало колен и касалось кистями рук земли.

— Какой это к черту человек!.. — воскликнул в огорчении медик и обратился к обезьяне: — Уходите отсюда, милый друг, вы мне ничуть не интересны…