Антоний Фердинанд Оссендовский - Бриг «Ужас» [Избранные сочинения. Том II]

Самойлов, видя всю бесполезность убеждений, повернулся и начал сходить с мостика. Он был уже на половине лестницы, как вдруг вверху раздались быстрые шаги Любимова и его тихий окрик:

— Готовь пушку! Курс на запад!

— Есть! Курс на запад! — так же тихо, словно эхо, повторил приказ штурвальный.

Самойлов сбежал на палубу и, прижавшись к стене кают-компании, начал наблюдать.

Над морем повис тяжелый, непроницаемый мрак. Даже седые гребни ударяющих в борта «Грифа» волн не выделялись из темноты. На небе не было ни одной звезды.

Однако сквозь плеск волн и свист ветра до слуха Самойлова доносились какой-то шум и гудение. Порой ему казалось, что в темноте что-то маячит, большое и призрачное, и мчится вперед прямо на него.

— Он опять скрылся… — послышался тихий голос Любимова, и капитан начал по-норвежски объяснять шкиперу: — Я его видел слева на меридиане Иоланги. Большой трехмачтовый парусник… Все паруса были поставлены, и шел он бешеным ходом… А теперь пропал, словно в воду канул…

— Может быть… пират? — заметил норвежец. — Хотя о таких крупных разбойниках здесь никогда не было слышно.

— Черт его знает, кто он! — выругался Любимов. — Только пусть он лучше бросится на меня, а не пропадает так… сразу.

Ветер понемногу стихал, и небо начинало светлеть. Тучи мчались еще, но там, где они прорывались, виднелся уже туманный, дрожащий свет луны.

Когда лучи ее упали на море в миле к северо-западу, Самойлов увидел на фоне светлого неба черные паруса и узкий корпус судна, накренившегося на левый борт и быстро режущего воду.

— Парусник идет на нас! — крикнул он, поднимая кверху голову.

— Есть! — ответил вахтенный матрос, и все стихло.

Черное судно быстро приближалось. Уже видна была высокая волна, вскидываемая его острым носом, и длинный кормовой флаг, полощущийся в воде. Судно шло без огней, и по ходу его нетрудно было догадаться, что оно намерено пересечь путь «Грифа».

— Полный ход! — скомандовал вдруг громким и уверенным голосом командир. — Руль прямо! Готово?

— Есть! — ответил голос Сидорчука. — Готово!

— Пли!

Один за другим три гулких выстрела грянули над палубой и озарили мгновенными вспышками борт и бьющиеся за ним волны.

Набежали тучи, и опять густой мрак окутал все. Судно исчезло, и не слышно было игры ветра в его парусах и плеска воды у носа.

— Стоп! — раздалась команда, и «Гриф», постепенно умеряя ход, начал вздрагивать под ударами волн, бьющих в корму.

После выстрелов все выбежали на палубу, но не увидели уже парусника. Начались расспросы, но их тотчас же прервал посланный капитаном вахтенный матрос, передавший приказание командира немедленно отправиться в каюты.

Приказ был исполнен, и только спрятавшийся в тени Самойлов остался на своем прежнем месте, почти у самого борта.

На капитанском мостике Любимов вполголоса совещался норвежцами.

Слова не доносились до Самойлова, и он, не видя ни зги впереди, задумался, опершись о тумбу для причалов.

Очнулся он от ветра, пахнувшего ему в лицо, и странного шума, раздавшегося рядом с бортом.

Гигантская черная тень, чернее мрака, медленно надвинулась и остановилась.

Профессор поднял голову и высоко над собой увидел паруса и верхушки трех мачт.

Несколько черных теней, казавшихся призраками в туманной ночи, забегали вдоль ставшего рядом с «Грифом» большого парусника, и железные крючья багров, как когти хищной птицы, вонзились в борт парохода.

Самойлов услышал резкий, тревожный свисток и взволнованный голос Любимова, вызывающего всю команду на палубу.

Одновременно с этим приказанием откуда-то из темноты раздался властный окрик:

— Ни с места, если не хотите пойти ко дну! По какому праву напали вы на моих людей и стреляли по мне? Я — командир брига «Ужас».

На высоком мостике, помещенном почти на самом носу брига, сразу вспыхнули факелы.

Четверо матросов в желтых непромокаемых плащах и надвинутых на глаза капюшонах освещали стоящего у самых перил человека. Он был без плаща и стоял с непокрытою головой.

Длинные с сильной проседью волосы обрамляли красивое бледное лицо. Глаза незнакомца были мрачны и неподвижно смотрели прямо перед собой. Казалось, что эти глаза были мертвы. Тонкие руки стоящего на мостике человека впились в перила с какой-то жестокостью, а может быть, отчаянием.

— Я — командир брига «Ужас», — повторил он и вдруг улыбнулся горькой, жалобной улыбкой.

— Вы — Яков Силин? — сказал, подходя вплотную к борту, Самойлов.

— Силин?.. — будто недоумевая, не глядя на профессора, спросил он. — Да, так, кажется, меня когда-то звали. Но теперь я — командир «Ужаса», и сам я — ужас… ужас земли. Я — титан, полубог!

Он поднял вверх руку и обвел ею широкий круг.

— Я кинул огонь и разрушающую силу взрыва на мертвую подругу нашей планеты — луну, — продолжал он. — Я отравил живым ядом океан и людей и сделаю все моря, все воды мертвыми, как мертва моя душа. Замерзший камень я могу превратить в цветущий сад и полную кипучей жизни пучину океана — в огромное кладбище!

— Яков Силин! — крикнул ему Самойлов. — Что сделали вы с Ниной Тумановой? Если она мертва — кара неба не минует вас!

Наступило молчание. Слышно было, как падали угольки факелов, и шелестели развеваемые ветром плащи матросов.

Силин заговорил. Голос его был нежен, как напев, и вздрагивал от волнения:

— Нина… Нина… Нет! нет!.. Она жива… Если бы она умерла, я уничтожил бы все человечество! Проклятые, мерзкие черви, трусливые и злобные! Но я все делал, что она хотела… Я был, как бог, могущественный, не знающий преграды… И она не любила меня! Ни разу не приблизила она меня к себе, ни разу не узнал я ее мыслей и надежд… Пусть же теперь она идет туда, к этим паукам, червям и змеям! Пусть! пусть! Не пожалела она меня, не пожалела человечества. Между ним и мною теперь смертельный, последний бой. Командир брига «Ужас» объявил войну!..

Он резко свистнул, и тотчас же погасли факелы, и в густом мраке лишь маячили паруса и мачты брига, похожего на гигантский, кошмарный призрак.

Неслышно сняли невидимые люди крючья с борта «Грифа», и парусник, рванувшись, быстро пошел вперед, черный, без огней, и легкий, как видение.

— Курс на Хайпудырскую губу! — скомандовал Любимов, и пароход двинулся следом за бригом, уже скрывшимся в темноте.

Ночью Силин два раза позволил «Грифу» настигнуть себя. Бриг останавливался, а потом медленно и молчаливо обходил пароход, словно дразня и вызывая его на бой, и опять уносился в даль, оставляя за собою тревогу и смутное предчувствие беды.

Вся команда с ружьями и топорами была спрятана за бортом парохода, так как командир ожидал нападения, и только тогда все успокоились, когда из-за туч блеснули первые, еще неяркие, лучи солнца. На море нельзя было разглядеть ни мачт, ни парусов брига.