Орсон Кард - Ксеноцид

— Ну почему никто не желает понять моей точки зрения?

— Я понимаю твою точку зрения.

— Тогда, как же ты можешь…

— Просто я понимаю и их точку зрения.

— Ну да. Сеньор Обективный. Хочешь меня убедить, будто понимаешь. Игра на сочувствии.

— Садовник умирает, чтобы получить информацию, которая тебе, скорее всего, уже известна.

— Неправда. Я не знаю, был ли разум pequeninos производным деятельности вируса.

— Можно было бы проверить укороченный вирус, не убивая Садовника.

— Укороченный… Ты сам выбирал это слово? Все-таки лучше, чем кастрированный. Укорачиваем конечности, опять же — голову. Остается одно туловище. Бессильное. Неразумное. Сердце, бьющееся без всякой цели.

— Садовник…

— Садовник обязательно хочет сделаться мучеником. Хочет умереть.

— Садовник просит, чтобы ты пришла к нему поговорить.

— Нет.

— Почему нет?

— Оставь меня в покое, Миро. Ко мне присылают калеку. Хотят, чтобы я встретилась с умирающим pequenino. Как будто бы я могла предать целую расу, потому что умирающий приятель… к тому же еще и доброволец… просит меня об этом из остатка своих сил.

— Квара.

— Ну, слушаю.

— Ты действительно?

— Disse que sim! — рявкнула та. Ведь сказала же, что так.

— Ты, возможно, права в данном вопросе.

— Как это мило с твоей стороны.

— Но ведь они же тоже могут.

— Я уже говорила, что ты объективен.

— Ты говорила, что им нельзя предпринимать решений, в результате которых pequeninos могут погибнуть, не проконсультировавшись вначале с ними самими. Разве ты…

— … не делаю того же самого? А какой у меня имеется выход? Опубликовать собственное мнение и устроить голосование? Пара тысяч людей и миллионы pequeninos на твоей стороне… но ведь еще имеются миллиарды вирусов десколады. А решает большинство. Так что вопрос закрыт.

— Десколада не обладает сознанием, — еще раз сказал Миро.

— Чтобы ты знал, — заявила Квара. — Мне уже известно об этой новейшей теории. Эля прислала мне транскрипцию. На какой-то зашмырганой планетке-колонии, какая-то китаянка, понятия не имеющая о ксеногенетике, выдвигает совершенно придурочную теорию, а вы все ведете себя так, будто уже ее доказали.

— Ладно, докажи, что она неправильная.

— Не могу. У меня нет доступа в лабораторию. Лучше ты докажи мне, что это правда.

— Это доказывает бритва Оккама. Самое простое объяснение, совпадающее со всеми фактами.

— Оккам был средневековым пердуном. Самое простейшее объяснение, которое сходится со всеми фактами, всегда звучит так: Это сделал Бог. Или же: эта старуха, живущая напротив, это ведьма, и это она все это натворила. В этом и состоит вся ваша гипотеза… с тем только, что вы даже не знаете, где ведьма живет.

— Десколада появилась слишком неожиданно.

— Не в результате эволюции. Об этом я знаю. Она должна была откуда-то прибыть. Прекрасно. Но даже если она появилась искусственным путем, это вовсе не означает, будто сейчас она не обладает сознанием.

— Она пытается нас убить. Это не рамен, а варельсе.

— Ну, понятно, иерархия Валентины. А откуда мне знать, что это десколада — варельсе, а мы — рамены? По мне, разум — это разум. Варельсе, это всего лишь название, придуманное Валентиной для определения разума-который-мы-решили-убить. Рамен же означает разум-которого-мы-решили-еще-не-убивать.

— Это безжалостный противник.

— А что, имеются какие-то другие?

— У десколады нет уважения к чужой жизни. Она хочет всех нас уничтожить. Она овладела pequeninos. И все затем, чтобы отрегулировать эту планету, а затем взяться за следующие.

По крайней мере раз Квара позволила ему завершить такое долгое предложение. Может это значит, что она и вправду его слушает?

— Я могу согласиться с частью гипотезы Вань-му, — призналась Квара. — С очень разумным предположением, будто десколада регулирует гейялогию Лузитании. Собственно говоря, если хорошенько подумать, это даже становится очевидным; объясняет большинство разговоров, которые мне удалось зафиксировать, передачу информации от одного вируса к другому. Думаю, что через несколько месяцев такое известие доходит до всех вирусов на планете… Такое может действовать. Но управление гейялогией не доказывает отсутствия сознания. Ведь можно поглядеть на это иначе: десколада проявляет альтруизм, берясь за регуляцию гейялогии целой планеты. И еще — озабоченность. Львица, атакующая напавшего, чтобы защитить своих детенышей, лишь подчеркнула бы наше к ней уважение. Десколада именно это и делает: она нападает на людей, чтобы защитить то, за что сама отвечает — живую планету.

— Львица, защищающая собственных детенышей.

— Я так считаю.

— Или же бешеная собака, пожирающая наших детей?

Квара замолчала, обдумывая.

— А может, и то, и другое? Почему бы нет? Десколада пытается регулировать климат этой планеты. Но люди становятся все более опасными. Для нее именно мы являемся взбесившейся собакой. Мы выкорчевываем растения, являющиеся элементом ее системы управления; садим собственные, которые на указания десколады никак не реагируют. Из за нас некоторые pequeninos ведут себя странно, они уже не слушаются. Мы сжигаем леса в тот момент, когда десколада пытается создать их большее количество. Так что совершенно естественно, что она пытается от нас избавиться.

— И поэтому старается с нами покончить.

— Это ее привилегия! Ну когда же вы поймете, что у десколады есть свои права?

— А у нас — нет? Или же у pequeninos?

Квара вновь прервала поток слов. Никаких немедленных контраргументов. Все это давало надежду на то, что она и вправду слушает.

— А знаешь, Миро?

— Что?

— Они сделали правильно, что прислали тебя.

— Правда?

— Потому что ты не один из них.

«Это факт», — подумал Миро. "Уже никогда не буду «одним из».

— Вполне возможно, что нам не удастся договориться с десколадой. И вполне возможно, что она является искусственным творением — биологическим роботом, реализующим свою программу. Но может — и нет. Только они же не позволят мне проверить.

— Что ты сделаешь, если тебя пустят в лабораторию? — озабоченно спросил Миро.

— Не пустят, — махнула рукой Квара. — Если ты на это рассчитываешь, то, видимо, не знаешь Эли с мамой. Они посчитали, что мне доверять нельзя — и конец. Ладно. А я посчитала, что нельзя доверять им.

— Целые виды могут погибнуть из-за семейной гордыни.

— Ты и вправду так считаешь, Миро? Гордыни? Разве мною не ведет что-то более благородное?

— Наша семейка исключительно горда.

— Впрочем, совершенно не важно, что ты думаешь. Я руководствуюсь совестью, называй ее гордыней, упрямством или чем хочешь другим.

— Я тебе верю, — сказал Миро.

— Вот только верю ли я тебе, когда ты говоришь, что веришь мне? Все это ужасно запутано. — Квара повернулась к терминалу. Иди уже, Миро. Я пообещала, что подумаю над этим. И слово свое сдержу.