Стивен Бакстер - Война миров 2. Гибель человечества

На следующее утро, хотя я чувствовала себя не лучшим образом, я была готова ехать в Суррей вместе с Филипом, Эриком и Куком. Было 25 марта, четверг.

Ближе к обеду мы наконец собрались в Оттершоу – примерно в трех милях к северу от Уокинга, где когда-то жили Уолтер и Кэролайн. Хотя это место было всего в двух часах ходьбы от первой марсианской воронки, оно не относилось к Суррейскому коридору.

Марина Оджилви, которая принимала нас у себя, была давней подругой Кэролайн, хотя их мужья дружили между собой теснее. Бенджамин Оджилви был известным астрономом-любителем и владел небольшой обсерваторией в Оттершоу. В то роковое лето 1907 года они с Уолтером наблюдали в телескоп красноватые вспышки на поверхности Марса, те облака газа, которые, как выяснилось позже, знаменовали собой выстрелы из гигантской пушки. Что за волнение, должно быть, испытали Уолтер и Бенджамин, увидев их собственными глазами! А первое приземление марсиан в Хорселле, так близко от его дома, вероятно, казалось Бенджамину благим знамением – наряду с ответом от королевского астронома, который откликнулся на его призыв и приехал в Хорселл. Быть может, для Бенджамина это была вершина всего жизненного пути. И вскоре за ней последовала смерть – в первые часы после встречи человечества с марсианами.

Невзирая на этот ужасный исход – или, возможно, как раз по его причине, – Марина не стала продавать дом и поддерживала в должном состоянии обсерваторию покойного супруга. Ни одно из этих зданий во время войны не пострадало. Марина даже сдавала обсерваторию группе местных астрономов-любителей, которые в изобилии появились по всей стране, с тех пор как ночное небо стало для всех нас источником угрозы. Позже, конечно, Марвин запретил астрономам-любителям наблюдать в телескопы за Марсом, согласно Закону о защите королевства от 1916 года, – и огромный телескоп Бенджамина остался без линз и зеркал.

Как бы то ни было, Марина гостеприимно предоставила нам свой дом, чтобы мы могли по телефону связаться с Уолтером. Ее номер у Уолтера остался, хотя с Кэролайн, своей бывшей женой, он потерял связь. После развода Кэролайн быстро продала дом на Мэйбэри-роуд. Полагаю, если вы читали Летопись, причины этого развода должны быть для вас очевидны. Но было что-то правильное в том, что мы оказались рядом с тем местом, где все началось.

Пришли мы с Филипом. Пришли Эрик с Куком – можно сказать, они последовали за мной, встревоженные и заинтригованные теми новостями, которые обещал сообщить Уолтер.

И, конечно, на встречу позвали моего бывшего мужа – Фрэнка Дженкинса, брата Уолтера. Марсиане, эти инопланетные сводники, вновь устроили нам встречу – ведь с Фрэнком мы познакомились во время всеобщего бегства из Лондона. Тогда он был студентом-медиком, а мне было девятнадцать (на несколько лет меньше, чем ему), и я хотела стать журналистом. И какое-то время все шло неплохо. Фрэнк закончил учебу и занялся тем, чем, очевидно, всегда и хотел – стал врачом общей практики, и мы купили дом в Хайгейте.

Но Фрэнку всегда было присуще чувство избранности, желание следовать высшему долгу, которое роднило его с братом. Несмотря на искреннюю преданность своему делу, он часто отлучался к беднякам в Ист-Энд и занимался тем, что я называла «миссионерской работой». А в шестнадцатом году, когда вышел Закон о защите королевства, Фрэнк удивил меня, поступив на военную службу по одной из только что созданных программ Марвина. Он записался в добровольческий резерв Территориальной армии, которую Марвин, отлично владеющий искусством пускать пыль в глаза, назвал Фирдом [3] Фирд – национальное ополчение в англосаксонской Британии (V–XI вв.). В него входили свободные землевладельцы, которых король созывал для защиты страны. – эдакий уважительный кивок в сторону исторических корней.

– Да боже ты мой! – протестовала я. – Я еще могу понять школьника, которому нравится маршировать туда-сюда. Но ведь твое дело – лечить!

– Я лечу людей, – отвечал он. – Марсиан я бы уничтожил. И, как ты помнишь, Джули, у Хай-Барнета именно револьвер твоего брата спас нас от негодяев, которые хотели отнять у вас коляску. Револьвер и навыки бокса, которые я еще не растерял со школьных времен, а не мои врожденные способности к медицине и даже не твоя сила духа. Бывают времена, когда человек должен сражаться…

Что ж, если моя роль сводилась к тому, чтобы быть свидетельницей этого мнимого величия, меня это не устраивало. И к тому же – как ни трудно писать об этом напрямую – между нами было важное различие: я никогда не хотела детей. Только не после ужасов Марсианской войны. О каких бы душевных муках Уолтера вы ни читали в его Летописи, знайте: на мое сознание те ужасные события возымели такой же эффект. На многих выживших война повлияла похожим образом – Эрик Иден, например, так и не женился. Впрочем, это затронуло далеко не всех – напротив, после войны в Британии резко повысилась рождаемость.

Думаю, Фрэнк всё понимал, но не разделял мое нежелание иметь детей. После нашего развода он вновь женился, у него появился ребенок, и в целом я была за него рада. Но его присутствие все же не способствовало моему душевному покою, особенно здесь, среди осколков нашего злосчастного прошлого, – и рискну предположить, что Фрэнк чувствовал то же самое.

Итак, мы собрались у Марины, которая щедро обеспечила нас чаем и канапе. Нас было шестеро: я, Кэролайн, Филип Паррис, Фрэнк, Эрик Иден и Берт Кук. Это была яркая сцена: наши лица сияли словно луны в лучах приглушенного света единственной электрической лампочки – в обсерватории яркого света не бывает. Я помню запах масла, мебельного лака и металлических шестеренок; наши тихие голоса эхом отражались от купола. Само здание представляло собой приземистую башню с полукруглой крышей. Телескоп стоял на каменном столпе, рядом с механизмом, который позволял ему двигаться вслед за объектами; сквозь крышу был виден синий лоскут неба. В угловатой тени телескопа было что-то зловеще-марсианское – к нему не хотелось поворачиваться спиной. В обсерватории было довольно холодно. Я чувствовала, как внутри меня растет напряжение, которое ни на миг не отпускало меня с тех самых пор, как Уолтер достучался до меня в Нью-Йорке.

Мы все вздрогнули от неожиданности, когда наконец раздался звонок.

У Берта Кука были кое-какие технические навыки, и из подручных материалов – всевозможных инструментов, найденных в обсерватории, и остатков сломанного «мегафона Марвина» – он наспех соорудил небольшой репродуктор, так что мы все слышали слабый голос Уолтера, дошедший до нас по проводам из Германии. Хотя Уолтер хотел в первую очередь поговорить с Филипом, тот, в очередной раз проявив благородство, решительно передал трубку его бывшей жене.