Стивен Бакстер - Война миров 2. Гибель человечества

Когда для меня подыскали машину, я неловко попрощалась с сержантом Лейном; напоследок он соблаговолил сообщить мне, что его зовут Тед.

– Приятно было с вами познакомиться, мисс. Я свяжусь со своей частью и выясню, нужно ли мне отправляться в Гарвич. Возможно, предстоит еще одна поездка на поезде, притом за свой счет. А я ведь Ветеран восточного фронта!

– Это просто злодейство, – сказала я.

– Форменное!

Грей задумчиво глядел на него.

– Вот что, сержант. Вы знаете, что моя задача – сопроводить мисс Эльфинстон за марсианский Кордон. А о Кордоне вы знаете почти столько же, сколько и я. Почему бы вам не задержаться? Я сделаю пару звонков и распоряжусь, чтобы вас временно перевели в мое подчинение. Если, конечно, в вас не нуждаются где-то в другом месте.

Лейн потер подбородок и посмотрел на север, туда, где обосновались марсиане.

– Хммм. Ветеран Восточного фронта отважился забраться прямо в марсианское логово… Такое мало кто может о себе сказать, верно, сэр?

– Действительно, мало кто.

– И сегодня вы угощаете.

– Пусть сначала мисс Эльфинстон обустроится…

Госпиталь имени королевы Александры – скопление построек из красного кирпича, возведенных еще до Первой марсианской войны, – располагался неподалеку от города. Туда можно было доехать на трамвае, но меня отвезли на военной машине. К моему удивлению, в регистратуре ожидала Марина Оджилви, жена астронома из Оттершоу. Встретились мы несколько неловко: как ни странно, я далеко не сразу ее узнала.

Появилась расторопная медсестра и отвела меня в отдельную комнату. Марина последовала за мной. По пути я мельком заглянула в палату: у одних людей, обмотанных бинтами, явно были сильные ожоги, у других – проблемы с дыханием. Таковы были последствия контакта с марсианами – если, конечно, после этого контакта человек вообще выживал. А ведь мы были довольно далеко от передовой. Это были первые жертвы войны, увиденные мной с тех пор, как я два года назад покинула Англию. Первые, но не последние.

В комнате медсестра сказала, что мне нужно сделать серию уколов. «Ваша подруга может остаться», – добавила она. Мне объяснили, что внутри Кордона введен карантин. Хотя предпринимались попытки снабжать тех, кто оказался внутри, всем необходимым, из-за Кордона приходили известия о таких ужасах войны, как холера и тиф, и мне нужно было сделать все возможные прививки.

– Вам также введут другие вакцины, экспериментальные, – туманно добавила медсестра. – Это обычная процедура.

Так я впервые столкнулась с Большой Ложью – но это выяснилось позже. Тогда же я не почувствовала беспокойства. С чего бы мне не доверять медсестре?

После уколов я, лежа с закатанными рукавами на кровати, воспользовалась возможностью поговорить с Мариной наедине.

– Простите, что не сразу вас узнала.

Она устало улыбнулась. В моих воспоминаниях Марина всегда представала усталой.

– Не волнуйтесь. В конце концов, это мой муж был знаменитостью, а не я.

– Кажется, я понимаю, почему они с вами связались. Во время прошлой войны ваш муж был одним из первых, кто попытался наладить мирный контакт с марсианами…

– И одним из первых, кто на этой войне лишился жизни, – наряду с профессором Стентом и другими проклятыми глупцами.

– Возможно. Но ими двигали благие побуждения, согласны? И вот мы опять пытаемся установить контакт.

– Безусловно, вы правы. Я здесь, чтобы формально оправдать все это предприятие. Я символ своего мужа. Проклятого глупца, – зло повторила она. – Я слышала, что леди Стент, вдова королевского астронома, не пожелала иметь к этому никакого отношения. Но, возможно, это просто слухи. Мало кто сейчас отказывается выполнять свой долг.

Вернулась медсестра и бодро сообщила, что я могу идти, хотя сегодня у меня могут возникнуть симптомы вроде легкой тошноты и надо «быть поосторожнее». Пока в долгое путешествие отправляться было нельзя.

В остальном мне предоставили свободу. Проведя столько дней в преимущественно мужском и исключительно военном обществе, я не смогла придумать ничего лучше, как сбежать: стоял приятный майский день, даром что был понедельник, и мне страсть как хотелось прогуляться. Марина согласилась составить компанию. Но, чтобы обеспечить себе свободный вечер, пришлось переговорить по телефону с лейтенантом Греем: у меня до сих пор не было нужных документов. Мы с ним пришли к своего рода соглашению.

Вскоре после этого рядом с больницей остановилось такси с единственным пассажиром – Тедом Лейном. Грей дал ему задание ненавязчиво присматривать за нами этим вечером. «Все что угодно, лишь бы не платить за выпивку», – ворчал Лейн. Но его компания была достаточно приятной, а в его надежности я не сомневалась.

Такси было уже оплачено, и мы прокатились на нем по городу – в том числе заехали в доки и в гавань. В прошлый раз, когда я смотрела на нее вместе с Филипом Паррисом, в ней сновали военные суда. Теперь они стояли на якоре вдали от берега, там, куда не смогли бы дотянуться марсиане.

Мы вышли на Коммершиал-роуд и прошлись по ней; Лейн следовал за нами на приличном расстоянии. Ему не составило труда затеряться в толпе: вокруг было полно людей в хаки, как и в синих флотских мундирах. Третьим преобладающим цветом был черный. Марина рассказала мне, что черный цвет в последнее время вошел в моду. «Словно мы вернулись во времена Виктории», – угрюмо добавила она.

Помимо нарядов, бросалось в глаза и другое отличие Портсмута от Парижа или Берлина: на улицах почти не было автомобилей. Несколько омнибусов и карет скорой помощи, полицейские и военные машины, несколько такси и частных авто – вот и все. При этом вокруг было полно гужевых повозок – а с ними на улицы вернулись солома, навоз и затхлый запах, от которых Британия избавилась еще до Первой марсианской войны. Как объяснила Марина, все упиралось в нехватку топлива и во всеобщие опасения, что машины привлекают марсиан.

В самом городе я увидела немного оборонительных сооружений. Я заметила прожекторы и орудийные площадки, узнала, что в пяти и в десяти милях от центра кольцом выставлены пушки, а другие стоят вокруг доков – наряду с системами противовоздушной обороны. Увидела я и следы присутствия марсиан: груду кирпичей, стекла и бетона там, где прошел тепловой луч.

Были и менее заметные признаки войны. Самая оживленная торговая улица Портсмута казалась пустырем по сравнению с самым жалким берлинским закоулком. Возле каждого продуктового магазина стояла толпа: мужчины, женщины и несколько детей, выстроившись в ряд, смиренно ждали своей очереди. Их одежда выцвела и износилась, и все они сжимали в руках корзины и розовые квиточки – талоны на еду. В очередях стояли и солдаты – их можно было отличить по изношенным шинелям или потрепанным фуражкам. Война наложила на них свой отпечаток – причем у некоторых, как у бедняги Уолтера, шрамы остались не на теле, а на душе. Я отличала таких людей от прочих по их постоянной тревожности, по тому, как они вздрагивали, как отводили взгляд.