Михаил Ахманов - Далекий Сайкат

Пал Бонджипадхал.

«Аналогии между буддизмом и йездан’таби».

Человек не выбирает места для своего появления на свет, не дано ему выбрать и день своей смерти, – вымолвила Найя Акра, и то были первые слова погребального обряда. Разумеется, изречение Йездана Сероокого из Книги Начала и Конца.

Они находились в святилище, в том круглом и почти пустом помещении, куда Тревельян как-то забрел по ошибке. Тут не было ни световых картин, ни мебели, кроме большого треугольного стола, на котором сейчас, в прозрачном огихоне, устройстве для утилизации трупов, лежал ньюри Джеб Ро. Рядом с этим вытянутым шестигранным контейнером стояла чаша-тока, похожая на розовую раковину, а в ногах у координатора высился погребальный кувшин, расписанный традиционным узором, ромбами и треугольниками вечернего цвета. Все девять достойных кни’лина были тут, и верующие похарас , и неверующие ни – все, исключая слуг, еще более равнодушных к религии, чем их господа. Слуги – а если говорить конкретно, Ори и Тикат – свое дело уже сделали, подготовив огихон с телом покойного и достав со склада кувшин. Остальное их не касалось, и никто не собирался объяснять им, где и как погиб координатор.

– У нас есть только то, что мы теряем, – произнесла Найя Акра, психолог и жрица Йездана. Ее тощие голые руки застыли над чашей; в пальцах серебристой змейкой подрагивал узкий ритуальный клинок. – Ньюри Джеб Ро потерял главное – жизнь, и больше нет у него ничего, кроме нашей памяти, нашей благодарности и принесенной нами жертвы крови.

Девять кни’лина окружали стол с чашей, кувшином и контейнером: трое похарас и Иутин – у одной стороны треугольника, пятеро ни – у другой. Стол был велик, но все же они находились близко друг к другу; видимо, в этом случае правило коно соблюдалось с меньшей строгостью. Что до третьей стороны стола, то она предназначалась для покойного, и потому Тревельян, приглашенный на церемонию, занял место у стены, за спинами коллег. Дабы соответствовать печальному случаю, он облачился в синий, траурного цвета комбинезон, тогда как остальные были почти обнаженными. В Книге Начала и Конца сказано: нагими приходим мы в этот мир, и нагими должны поклоняться божеству и провожать усопших. В соответствии с этим правилом даже ни , не слишком почитавшие Йездана, отдали дань традиции, раздевшись догола и обернув чресла темно-синими шарфами. Дамы предпочли передники, которые сзади не скрывали ничего, так что Тревельян мог любоваться роскошными ягодицами и изящными бедрами Ифты Кии. Когда ему надоедало это зрелище, он переводил взоры на Третью Глубину, сравнивая первого генетика со вторым.

Найя Акра, склонив безволосую голову с бледной кожей, принялась перечислять заслуги, награды и посты усопшего. Ее речь заняла около получаса, и за это время Тревельян решил, что, пожалуй, ножки у Третьей Глубины полнее, чем у Ифты Кии, зато талия тоньше. Хотя, конечно, каждая в своем роде хороша, невзирая на отсутствие причесок… Эти наблюдения помогали ему скрасить монотонность обряда. Заодно он припомнил, что кни’лина относятся к наготе совершенно иначе, чем его соплеменники. В одних ситуациях полагалось носить парадную одежду, в других, не менее торжественных, являться едва ли не нагишом, в ритуальных шарфах или передниках различной окраски. Это относилось не к одним лишь религиозным церемониям и похоронам; так, представляться императору похарас тоже надо было обнаженным, чтобы владыка убедился в отсутствии оружия и боевых имплантов. К счастью для земных дипломатов, никто из них не удостоился подобной чести.

Узкий клинок в руке Найи Акра пришел в движение: она уколола палец и капнула в чашу кровь. То была привилегия жрицы, руководившей обрядом – принести жертву первой. Второй жертвовала кровь Ифта Кии, из экипажа станции самый близкий покойному человек. Склонившись над чашей, она повернулась в профиль к Тревельяну, нервно переступила стройными точеными ногами. Лицо у нее было как у испуганной девочки.

После секундного колебания жрица протянула клинок Первому Лезвию, который отныне возглавлял экспедицию. Формально это являлось признанием его власти со стороны похарас , но Ивар заметил, как Зенд Уна бросил на антрополога ненавидящий взгляд, а затем одарил таким же Третью Глубину. Женщина презрительно вздернула голову, однако новый координатор остался невозмутим. Капнув кровь и оглядев с надменностью подчиненных, он произнес своим резким голосом:

– Как сказано у Сероокого, можно не верить в бога, но нужно его любить. Или хотя бы почитать, выполняя должное так, как он заповедал.

После него, в порядке строгой иерархии, жертву принесли остальные: хмурый лингвист Зенд Уна, биолог Второй Курс, к которому вернулось обычное безразличие, Третья Глубина, выдавившая крохотную каплю из мизинца, Четвертый Пилот, ботаник Пятый Вечерний и, наконец, Иутин. Гигант ботаник взял у Иутина нож, повернулся было к Ивару, но Найя Акра быстро сказала: «Это лишнее». Мышцы на огромной спине Пятого Вечернего напряглись, секунду он размышлял, затем, пожав плечами, вернул клинок жрице.

«Молчишь? – раздалось в голове Тревельяна. – А ведь это, парень, оскорбление! Как прикажете понимать? Наша кровь недостаточно голубая?»

«Не заводись, дед, не надо, – мысленно отозвался Тревельян. – Сказать по правде, Джеб Ро не был мне троюродным кузеном, да и близким другом тоже. Симпатий я к нему не питал, так что обойдется без моей жертвы».

«Не питал симпатий, говоришь? А кому ты тут симпатизируешь? – взъярился командор. – Двум этим бабским задницам? Уставился на них, как пилот на расписание полетов!»

«Ты что-то имеешь против? Ты, который был четырежды женат, не считая мелких интрижек!»

«Против? Да, имею! Во-первых, это задницы не наших женщин, а во-вторых, дискриминация с жертвой очень подозрительна. Вдруг следующим номером тебя обвинят в убийстве?»

Тревельян молча признал, что такой поворот событий вовсе не исключается. Они с Иутином и Вторым Курсом прибыли на станцию несколько часов назад, и новый координатор, встретивший их в шлюзовой, тут же изъял кристаллы с записями. Все пять – Тревельяна, кристаллы Джеба Ро, Второго Курса и Иутина, а также запись, которая велась птицей-киберразведчиком. Была ли эта реквизиция символическим актом, демонстрацией власти, которой так жаждал Первое Лезвие – и, наконец, приобрел? Или, как было им сказано, это лишь необходимая предосторожность? Что вполне разумно, с неохотой признал Тревельян; если записи кого-то уличают, то узнать об этом первым должен руководитель экспедиции. Вот только захочет ли он поделиться этим знанием?.. И с кем?.. Пока Первое Лезвие записи не просмотрел, а только расспросил троих прибывших с планеты. Имелось у него и другое занятие, очень важное с точки зрения кни’лина: подготовить ритуальную церемонию. Как бы антрополог ни относился к Джебу Ро, а проводить усопшего в погребальный кувшин надо было со всем пиететом.