Михаил Ахманов - Меч над пропастью

Тревельян бросил на него мрачный взгляд, и Тентачи умолк. Случившееся не располагало к песням, а гибель колдуна была просто катастрофой. Теперь Ивар мог рассчитывать лишь на пленника Инанту или на Птиса – конечно, если тот представлял, куда двигаться и где искать проход.

Подъехал Кадранга с двумя окровавленными всадниками и сообщил, что их совсем уж было одолели, но тут примчалась толпа поганых крыс, вопивших про духов и демонов. Казза, что дрались с Кадрангой, тоже побежали, но не забыли прихватить убитых воинов и скакунов. Затем Кадранга почесал живот и добавил: духи духами, а жрать хочется всем.

До белого заката они таскали трупы, осматривали повозки (только одна была в исправности), проверяли запасы воды и разбирались с яххами – двух израненных животных Кадранга велел забить и содрать с них шкуры. Он явно претендовал на роль вождя и отмахивался от Птиса и Тентачи, которые, опасливо поглядывая на Ивара, пытались поведать старшему воину о Демоне Ветра, изгнавшем врагов. Тревельян работал наравне со всеми и обдумывал ситуацию. Она казалась не столь уж безнадежной; если отыскать проход в горах, он мог явиться в лагерь степняков под видом шамана, преемника почившего Киречи-Бу.

Наконец свет Ракшаса померк, женщины запалили огонь под котлом – к счастью, с останками яхха, а шестеро мужчин уселись в круг рядом с уцелевшей повозкой. Кадранга сказал, махнув рукой в сторону погибших:

– Много мяса. Пропадет.

– Пропадет, – согласились два его воина. – Жаль!

Мясо обычно резали тонкими полосками и сушили на раскаленных камнях, но трупов было слишком много, четыре десятка. Плюс пара скакунов, которых еще не успели разделать.

– Киречи-Бу убит, – произнес Кадранга. – Останемся здесь, будем есть и сушить мясо. Потом вернемся в Очаг Белых Плащей.

– Нет, – возразил Тревельян. – Завтра, когда взойдет Ауккат, поедем в стан великого вождя.

– Поезжай, если хочешь, отродье ящерицы, – молвил Кадранга, презрительно выпятив губу.

– Все поедут и будут служить мне. – Ивар кивнул подручному шамана. – Ты видел. Скажи ему, Птис. И ты, Тентачи.

Глаза у них забегали – Кадранга мог свернуть шею Птису одной рукой, а другой вырвать сердце битсу-акка. Наконец, набравшись мужества, Птис пробормотал:

– Видел, ххе! Видел такое, от чего печень моя съежилась, а кровь стала жидкой! Казза убили Киречи-Бу и многих самок, когда пришел Айла и стал сражаться с ними. Его бы тоже прикончили, но явился с неба грозный дух, сам Демон Ветра Гхарр, прогнал разбойников и простер руку над Айлой. Так было!

– Было, клянусь Баахой! – поддержал Тентачи.

– Дух не только простер руку, но излечил мои раны, – добавил Тревельян и повернулся спиной к сидящим. – Смотрите, где их след? Даже шрамов не осталось! А били камнем и копьем!

Кадранга разинул пасть, загоготал, а с ним – и оба воина.

– Я не знаю, чем и как тебя били, приблудный. Ты врешь, и врут эти потомки хромого яхха! Даже Киречи-Бу, великий колдун, не мог вызвать демонов, а только слушал их голоса.

– Он не мог, а я могу. Демон Ветра дал мне силу, и теперь такого колдуна, как я, нет по ту и по эту сторону гор, – сообщил Тревельян и уставился на Кадрангу немигающим взглядом. – Говоришь, Киречи-Бу был великим колдуном? Как же он позволил разрезать свое брюхо и отрубить себе голову? Почему не превратил разбойников в червей или крыс? Почему не призвал Пена, Духа Котла, Потику, Духа Огня, Хатта, Духа Камней, и Гхарра, Духа Ветра? – Ивар выдержал паузу. – Не призвал, потому что духи его не слушали!

– А тебя, значит, слушают, – произнес Кадранга и потянулся к топору. – Сейчас проверим!

Прикоснувшись к импланту справа под ребрами, Тревельян нажал на него и превратился в хищника Четыре Лапы. Зверь был не очень велик, размером с земного леопарда, но обладал устрашающими клыками и когтями, чудовищной силой и невероятной подвижностью. Тварь была редкой и на континенте Хира водилась исключительно в горах. Обычно Четыре Лапы питался мелкими травоядными, но людьми отнюдь не брезговал.

Пять шас-га с испуганными воплями отшатнулись от Тревельяна. Кадранга выронил топор, воины бросили ножи, Птис обмочился и завыл, пуская изо рта слюну, а Тентачи уткнулся лицом в землю – так же, как самки, варившие мясо. Они застыли, парализованные ужасом. Пожалуй, воины смогли бы прикончить свирепого зверя, но лишь обычного, не оборотня. Оборотень внушал им гораздо больший страх.

Ивар вернулся к прежнему обличью и спросил:

– Хочешь стать ящерицей, Кадранга? Или пустынной змеей? Или крыса тебе больше нравится?

Старший воин склонился перед ним.

– Мы – твои слуги, Айла. Очаг начинается с вождя, Шест – с первого среди мужчин… [23]Ты – наш вождь, Айла! Куда ты нас поведешь, туда мы пойдем, что дашь, то мы съедим.

– Я тебя слышу, – ответил Ивар ритуальной фразой. – Сегодня я дам вам мясо яхха. Ешьте его и ложитесь спать. Но Птис пусть останется. С ним разговор еще не закончен.

Тентачи, Кадранга и воины отползли к костру, стараясь не глядеть на Тревельяна – взгляд в упор считался у шас-га вызовом. Птис, пораженный страхом, негромко подвывал – помощник шамана разбирался в чудесах лучше воинов, и потому настоящее чудо поразило его до самой печенки. Ивару пришлось взять его за плечи и как следует встряхнуть.

– Ты можешь найти ущелье, куда мы должны повернуть? – спросил он. – Ты знаешь дорогу через горы? К этой… как ее… Спящей Воде?

– Посланцы Брата Двух Солнц открыли путь только Киречи-Бу, – промолвил Птис, дрожа всем телом. – Я буду служить тебе, Айла, и слушать твой голос, но дороги великого вождя мне неведомы. Может быть, он знает слово, такое слово, что горы расступаются перед ним… Может быть! Но когда посланец шептал в ухо Киречи-Бу, я не расслышал заклятия.

«Не врет, – подумал Ивар, – боится и потому не врет». Его лицо омрачилось, и Птис, уловив этот знак неудовольствия, припал к песку, бормоча:

– Мой лоб – у твоих подошв, хозяин…

– Твой нос – в твоей заднице! – рявкнул Тревельян и стукнул кулаком по земле. Дав выход гневу, он успокоился и приказал: – Иди к котлу и ешь. Придется мне снова вызвать демонов – думаю, Гхарра и Хатта. Гхарр летает высоко, а Хатт – повелитель камней и скал… Они укажут мне дорогу.

После красного заката, когда он улегся рядом со своим скакуном, прозвенели колокольцы и включился передатчик. Прижавшись щекой к шее трафора, Ивар слушал тихий голос Энджелы Престон – она говорила, что Кафингар вернулся, шептала слова благодарности, и были они как нежная мелодия после рева и рычания шас-га. Ивар ответил, сказал ей то, что она надеялась услышать: что Кафи – мужчина редких достоинств и отваги, настоящий рыцарь и герой. Еще сказал, чтобы прислали пленника, которого привез Инанту, – сегодня же, срочно, в эту ночь. Потом убедился, что маяк на флаере включен, и велел трафору разбудить его через четыре часа.