Михаил Ахманов - Недостающее звено

Пока, повторил консул Сокольский, всматриваясь в экраны, где в темной глубине, заслоняя звезды, поблескивала серебристая конструкция. Пока, ибо мельницы истории мелют медленно, а первый хлеб, что выпекается в ее горниле, всегда замешан на крови. Невеселая мудрость, но другой гуманоиды не знали – ни бино фаата и земляне, ни терукси и кни’лина, ни осиерцы и хапторы. Возможно, то был их фирменный рецепт прогресса.

– Полная готовность, – пророкотало под сводами отсека связи. Консул был здесь один; искусственный мозг «Киннисона» не нуждался в помощи людей, чтобы ориентировать антенну.

– Отправляй сообщение, – сказал он.

Излучатель антенны окутался яркой дымкой, затем с его заостренных концов сорвалась ослепительная молния. Этот краткий миг едва улавливался глазом – посылка пакета спрессованной информации занимала не более сотой доли секунды. Мощный энергетический импульс рассек пространство, и молния исчезла, чтобы, проскользнув сквозь безвременье Лимба, возродиться во многих парсеках от комплекса «Киннисон» – там, где плыл вокруг Асура спутник связи. Его орбита была согласована с вращением Раваны, так что оба небесных тела, искусственное и естественное, всегда находились по одну сторону от солнца. Компьютер, управлявший станцией, принял сообщение, расшифровал его и отправил на планетарную базу. Затем откликнулся, и эхо-импульс заставил снова вспыхнуть антенну «Киннисона».

– Получено подтверждение, консул Сокольский, – доложил мозг. – Ожидается передача с Раваны.

Сокольский молча кивнул. Межзвездные контакты в реальном времени являлись делом непростым, если учесть сложность вычислений, необходимых для наведения антенны, и прорву энергии, поглощаемой излучателем. Тем не менее он мог в любой момент связаться с мирами, где находились курируемые группы, принять отчеты и тут же переслать свои советы и инструкции. Это считалось привилегией консула, которой Сокольский обычно не злоупотреблял, помня о нуждах коллег и стоимости дальней связи. Но в этот раз случай был особый.

Бледное сияние заволокло антенну. Серебристая чаша как бы всасывала мерцающий над ней туман, то вспыхивавший, то пригасавший, и эта игра теней и света длилась долго, больше четырех минут. Огромный объем информации, подумал Сокольский. Вероятно, с Пекла пересылали результаты визуальных наблюдений.

Сияние погасло.

– Приступаю к дешифровке, – сообщил интеллект «Киннисона».

– Есть запросы на дальнюю связь в ближайшее время? – поинтересовался консул.

– Сорок минут связь в вашем распоряжении, консул. Ориентация антенны сохраняется.

– Благодарю.

Пульт, экраны и часть акрадейтовой переборки внезапно растаяли, словно отсек раскрылся в космическую пустоту. Изображение дрогнуло, поплыло, и Сокольский увидел планету, но не зеленую и голубую Землю, вблизи которой парил «Киннисон», а серо-желтый шар, перечеркнутый редкими грядами облаков. Желтизна пустынь и охра плоскогорий кое-где переходили в темно-фиолетовые и черные тона морей и проливов, похожих на бесформенные кляксы, соединенные тонкими нитями; над пиками хребтов, рассекавших континенты, висела грязная дымка из пыли и пепла, по склонам катились багровые потоки лавы, и там, где раскаленный камень встречался с водами, били фонтаны пара. Этот вид на Пекло с орбитального спутника был знаком Сокольскому и приятных воспоминаний не пробуждал.

– Идет визуальная запись, – раздался голос «Киннисона». – Продолжительность – семь минут тридцать две секунды.

Горный хребет центрального материка стремительно приблизился, его вершины пронзили розовый купол небес, исчезнув вместе с солнцами, огромным красным и белым, похожим на раскаленную монету, затем между двух отрогов раскрылась пасть ущелья, что выходило на покатый склон. Эта обширная пустошь, заросшая высокой желтоватой травой и скелетообразным кустарником, кишела животными и людьми. Ближе к ущелью стояли сотни возов с огромными колесами и высокими плетеными бортами; на одних громоздились тюки, корзины, связки копий и стрел, другие были прикрыты пологами из кож и пестрой ткани. Перед ними ряд за рядом тянулись конусообразные палатки, и южный ветер развевал пучки волос на высоких шестах с вплетенными в них медными шариками и дисками. По окраинам пустоши паслись табуны рогатых скакунов, шевелились фигурки людей, рубивших траву длинными широкими клинками или копавших рвы и глубокие колодцы, пылали костры и булькало варево в тысяче котлов. Воины, полуголые или в кожаных доспехах, конные или пешие, носились среди возов и палаток, что-то перетаскивали, запасали воду и траву, ели, спрятавшись от зноя под телегами или укрывшись в тени утесов, двигались сомкнутым строем, выставив пики, или плясали у пылающих огней. Крики и топот, звон меди и рев животных, треск горящего хвороста и хруст срезаемой травы висели над этим станом как грозовая туча.

– Здесь Белые Плащи, – пробормотал Сокольский, разглядывая кочевую орду, – Люди Песка, Люди Ручья, Зубы Наружу, Пришедшие С Края и десять-пятнадцать других Очагов… Вся северная степь, клянусь Владыкой Пустоты! Сколько их тут!

– Тридцать две тысячи, с ошибкой полтора процента, – заметил искусственный разум. – Желаете знать точнее, консул?

– Нет. Точность вполне достаточная.

Консул вытер с висков испарину. По масштабам земной старины тридцатитысячная армия казалась небольшой – римляне, гунны, персы, монголы, арабы собирали воинства куда внушительней, не говоря уж о китайцах. Однако для малолюдной планеты пустынь и гор это была огромная сила, способная разрушить поселения и крепости, пожрать их обитателей и пустить на ветер труд десятков поколений. После нашествия варваров оазисы Кьолла будут мертвы, от торговых городов останутся руины, связь с югом континента оборвется, домашние животные одичают или попадут в котел, поля зарастут травой, а корабли сгорят в кострах кочевников. Все пойдет прахом, а прах развеется по ветру… Для Сокольского, вложившего в Равану десятилетия жизни, такая мысль была нестерпимой.

Изображение приблизилось и укрупнилось. Теперь перед консулом пылал костер, а вокруг него, мерно раскачиваясь, подтягивая колени чуть ли не к подбородку, плясали воины. Их руки были мускулистыми и длинными, почти до колен, ногти заостренными и кривыми, так что ладонь походила на лапу коршуна или орла. На лицах, узких, как лезвие секиры, с желтоватыми пигментными пятнами на лбу, застыло выражение отрешенности, длинные космы темных волос свисали на грудь, прядями струились по спине, кожа, вымазанная жиром, блестела, в руках покачивались бронзовые топорики. На Пекле, жарком, сухом и бедном древесиной, костры разжигали не для обогрева, а чтобы приготовить пищу, и были те костры невелики. Но для этого масла и топлива не пожалели – пламя в рост человека бушевало и гудело. Ритуальный костер, подумал Сокольский и спросил: