Сергей Абрамов - Требуется чудо [компиляция]

Очнулась от коллапса, за коим со страхом наблюдали уже все ее девочки, перегнулась через барьер к Лене:

— Ну-ка, детенок, быстренько посмотри по регистрации. У нас должна жить одна женщина, то ли директор Дома ребенка, то ли главврач — не знаю точно. Найди мне ее.

— А фамилия как? — заныла Лена. — Без фамилии трудно.

— Не ной. Знала бы — сказала. Ищи.

А если он ни с какой не со звезды? Если он все-таки гипнотизер? Загипнотизировал ее в кабинете, навел сложную галлюцинацию — а что? так можно! Зойка читала в «Науке и жизни»… А сам в это время ее квартиру обчистил. Точно! Спер чайник со свистком и стольник из тумбочки. Богатый улов для гастролера из Краснококшайска…

— Нашла, Зоя Александровна! — обрадовано сообщила Лена. — Вот. Триста пятнадцатый. Фролова Анна Никитична, главный врач дома ребенка из… запнулась, пытаясь расшифровать каракули клиентки. — Тут неясно: то ли из Новокузнецка, то ли из Новосибирска…

— Ладно. Пустое. Набери телефон и дай трубку.

Зачем Зойке этот звонок? Для проверки реальности галлюцинаций? Спросит у Анны Никитичны, о чем она мечтает? А та все так и выложит, ждите больше. Да и что выкладывать, если мечта главврача — куда большая фантастика, чем колбасные бревна на железнодорожном составе… Да и зачем спрашивать, зачем проверять, если вот она — одноглазая кукла из придуманного Свеном мира. Выходит, непридуманного…

— Говорите, Зоя Александровна…

— Але, — сказала Зойка. — Але. Это Анна Никитична? Вас старший администратор беспокоит.

— Слушаю вас, — настороженно проговорила трубка: чем чреват звонок гостиничного начальства? А вдруг выселят?..

На кой ляд, повторим вопрос, понадобился Зойке это реальный разговор? Что она может спросить у незнакомой женщины? Нет ли в ее Доме ребенка куклы с оторванным глазом?..

— У вас есть претензии к обслуживанию, Анна Никитична? Горничная номер хорошо убирает, качественно?

Зойкины девицы смотрели на начальницу как на безвременно сошедшую с ума.

— Спасибо вам, — облегченно — не выселяют! — сказала трубка. — У меня нет никаких претензий.

Пустые, казенные, никому не нужные вопросы, трафаретно-вежливые ответы, бессмысленная беседа! Не так и не то хотела сказать этой женщине Зойка, но, как всегда, только хотела , да не смогла .

— Если что, звоните сразу мне. Меня зовут Зоя Александровна. Всего вам доброго, удачи. — Отдала трубку Лене, та ее на рычаг брякнула. — Все, девки, живите сегодня без меня. Я умерла и ушла домой, — потянулась, как кошка, ну и что, что смотрят, пусть смотрят, есть на что смотреть! — и впрямь умерла. И ушла домой.

Мимоходом глянула на часы над лестницей: семь сорок две. Свен здесь ровно сутки, не больше, а встретила она его вчера около девяти, темно уже было. Около девяти… Час остается, всего час… На что остается? Что ты еще себе надумала, Зойка, уймись, успокойся, иди домой…

И метнулась к выходу, боком, боком скользнула в только начавшие раскрываться двери, отчаянно замахала рукой ближайшему таксисту:

— В Марьину рощу, командир! Умоляю: пулей! Плачу три счетчика.

Господи Боже ж ты мой, если ты и вправду — один на всю Вселенную, пусть успеет!..

Приглушенные тона осени…

Да нет, вздор: как же тогда буйство красок, бунинское «осенний пестрый терем»? Лес – желтый, красный, оранжевый, но еще и зеленый, и коричневый под ногами. И рыночные астры, и желтые маковки золотых шаров. Это – из ряда природного. А есть еще ряд урбанистический, по-простому – городской: желтые, красные, оранжевые, зеленые, коричневые авто, цветные квадраты «классиков» на асфальте, черно-белые, контрастные жезлы милиционеров. Ну и одежда, конечно: одеваются нынче ярко, толпа пестрая, нарядная.

Все так. А как быть с небом?

Вспомнили Бунина – не грех вспомнить и Александра Сергеевича:

Осеннее небо – блеклое, выцветшее под летним солнцем, выгоревшее, его уж и голубым иной раз не назовешь, а если облака набегут, затянут – серым-серо…

– Бородин, спишь?

Это ему. Как гром небесный, как возмездие за леность мысли. Последний учебный год, пережить бы, перемочь…

– Куда там, Алевтина Ивановна, разве заснешь?

Хамский ответ, конечно, но Алевтина простит.

– Дома надо спать, Бородин, а на занятиях слушать педагога.

– Я слушаю, Алевтина Ивановна, я весь – одно большое ухо.

Улыбнулась. Представила Игоря Бородина в виде уха. А однокашникам только палец покажи…

– Тихо, тихо… Прямо дети… Кончили разговоры, продолжаем урок…

Продолжаем… Итак, на чем мы остановились? Ах да: приглушенные тона осени. Окна в классе чистые, отдраенные перед началом учебного года, за одну сентябрьскую неделю не запылились, а видно-то сквозь них лишь небо, тусклое, как стираные-перестираные джинсы с заплатами облаков. Каково сказано? Сравнение в духе конца двадцатого века, броское и убедительное, а также лаконичное.

– Ну ладно, – опять Алевтина, неймется ей, – до звонка – пять минут, я вас отпускаю. Только тихо!..

Экое благородство! Хоть пять минут, да наши.

– Бородин, останься.

Не вышел номер.

– Надо ли, Алевтина Ивановна?

– Ну ты и нахал, Бородин! Если я говорю, значит, надо.

– Хозяин – барин. – Это уж по привычке, чтобы его слово последним было. А так-то зря к Алевтине цеплялся, безвредная она и историю неплохо ведет, интересно…

– Что с тобой, Игорь?

– А что со мной, Алевтина Ивановна?

– Ты в последнее время стал каким-то рассеянным, остраненным.

Красивое слово – «остраненный». А ведь, если вдуматься, – ничего хорошего. Остраненный – со странностями, сдвинутый по фазе, псих ненормальный. Спасибо, Алевтина Ивановна.

– Спасибо, Алевтина Ивановна.

– За что?

– Да нет, это я так.

– Что случилось, Игорь? Ты здесь – и тебя нет. На других уроках так же?

– Вам жаловались?

– Пока нет.

– Уже приятно.

– Десятый класс, Игорь, выпускной год. Ты идешь на медаль…

Иду на «вы». Кто кого: я – медаль или она – меня?

– Не волнуйтесь, Алевтина Ивановна, я постараюсь не подвести родную школу, альма-матер, так сказать, куда мы ребятишками с пеналами и книжками…

– Ну что ты за человек, Бородин?

Что за человек? Да так себе, серединка на половинку, ученый мальчик с пальчик ста восьмидесяти сантиметров от полу.

– Обыкновенный человек, Алевтина Ивановна. Да вы не беспокойтесь, не надо, ничего со мной не случилось, просто сообразил, для чего мне голова дана.

– А раньше не знал?

– Раньше я ею ел. А теперь еще и думать начал.

– Лучше поздно… И о чем думаешь, если не секрет?

– Обо всем, Алевтина Ивановна, мало ли о чем. Как надумаю – сообщу.

– Ну иди, Бородин, думай…