Павел Рымкевич - Дважды умерший [Рассказы]

Мысли беспорядочно суетятся в моей голове. Я, кажется, начинаю терять рассудок…

Ах, да… надо описать, как это было…

Я находился на вершине причальной башни № 17 и отправлял радио-депешу союзникам, когда раздался первый оглушительный взрыв.

Неприятельский воздушный флот находился на громадной высоте. Он, вероятно, состоял из автоматов-аэропланов без летчиков, управляемых с большого расстояния электромагнитными волнами… С воздушных судов автоматически сбрасывались снаряды, начиненные обращенным в жидкость, ядовитым газом, обозначаемым на войне знаком „2 X“.

Никакие предохранительные маски, надеваемые на лицо, и даже целые костюмы не могут спасти от разрушительного действия ужасного газа. Он проникает через мельчайшие поры тканей и несет людям мучительную смерть. Трупы умерших раздуваются и покрываются зеленоватыми язвами.

Мне приходилось раньше видеть погибших таким образом французов… А там, в Вестенде лежат в таком же ужасном, обезображенном виде моя жена и обе малютки… Еще вчера, уходя на дежурство, я держал их на руках… Слезы душат меня. Я не могу писать. Впрочем, и меня ждет та же участь…

Под влиянием газа „2 X“ все металлы окисляются, за исключением платины и еще нескольких. Я не химик и не знаю состава газа, но особенно меня поражает то действие, которое он производит на почву. Земля размягчается и обращается в жидкую кашицу. Фундаменты вследствие этого расползаются, что влечет за собою разрушение всех построек.

Газ покрывает землю слоем в 10–12 метров, но ведь от него нельзя спастись в верхних этажах зданий… Люди гибнут или раздавленные разрушающимися строениями, или их мучительно убивает газ.

Через несколько минут после услышанного мною первого взрыва, начали падать снаряды и на наш аэродром. Со страшным треском падали массивные причальные башни. Зловеще затряслась и начала падать и моя башня. Я потерял сознание…

Когда я очнулся, то оказалось, что я лежу в углу своего помещения, придавленный массивным столом, где стояли радиоаппараты, большинство коих было поломано и разбито.

Потирая ушибленные места, я поднялся и с трудом дополз по полу, приникшему наклонное положение, к окну…

Я увидел развалины города, покрытые густою зеленою пеленой.

… Я увидел развалины города, покрытие густою зеленою пеленой…

Внимательно оглядевшись, я понял причину своего временного спасения. Падая, башня встретила своей нижней частью препятствие в груде обломков от разломанною ангара, и задержалась, приняв наклонное положение.

Лестница для спуска вниз сплющена. Я очутился пленником на высоте 15 метров от поверхности земли. Ужасные газы не доходят до этой высоты, и я временно сохранил жизнь… Но моя гибель — вопрос времени. Башня трещит и вздрагивает… Скоро конец.

Что-то заставляет меня писать. Я хочу оставить свои записки людям грядущих поколении. Пусть знают они, как погибла культура во второй половине 20-го столетия.

В результате ужасных войн человечество опять вынуждено будет вернуться назад на несколько тысячелетий… Мне отчего-то вспоминается миф об Атлантиде. Не повторяется ли история?..

Подумайте только… Мы были накануне совершения полетов на другие планеты, накануне искусственного превращения элементов…

У меня опять кружится голова… Зеленые, страшные трупы жены и милых малюток стоят перед моими глазами… Я не могу больше писать… Проклятие начавшим эту бойню!..».

На этом месте письмена прерывались. Далее шло несколько строчек совершенно стертых знаков.

Рут Торри схватился за голову. Крупные слезы катились из его глаз.

Было тихо. Узкий серп Луны загадочно улыбался на небе…

Мутно-серые клубы папиросного дыма заволакивали кабинет. Я сидел в углу широкого кожаного дивана и сосредоточенно рассматривал картины на противоположной стене.

Петров нервно барабанил рукой по письменному столу и, глубоко затягиваясь, уничтожал папиросу за папиросой. Его полное, румяное лицо было покрыто мелкими каплями пота.

— Д-а-а-а… вот они… хороши… достижения современной культуры, — в третий раз повторял он одну и ту же фразу.

Накануне вечером Петров присутствовал на лекции об ужасах, грозящих человечеству в случае возникновения войны, и был взволнован весь следующий день. Он подробно поделился с нами своими впечатлениями.

Дементьев сидел, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво пускал колечки дыма. На губах играла чуть заметная жалкая улыбка. Мысли его, вероятно, были где-то далеко, далеко.

После долгого молчания он, наконец, заговорил:

— Ваши слова, Петров, о лучах Матью с новой силой воскресили в моей памяти трагедию, я бы сказал даже, мирового масштаба, в которой пришлось мне участвовать. Правда, моя роль была второстепенной, но это не мешает мне остро переживать все ее мрачные подробности… Главным героем был Кипарисов…

— Профессор Кипарисов? — спросил Петров.

— Да.

— Тот самый, талантливый, но эксцентричный ученый, который погиб во время германской войны от взрыва в своей лаборатории?

— Да.

Дементьев глубоко выдохнул и, немного помолчав, добавил:

— Люди, подобные Кипарисову, рождаются раз в столетие. Кипарисов сделал величайшее открытие, которое и повлекло его к гибели… Я думал, что так нужно было для блага человечества… Но вот теперь работы Матью заставляют меня мыслить иное и снова воскрешают минувшее…

— Хорошо… Я расскажу вам подробно вою эту историю. Если хотите, — добавил он, обращаясь ко мне, — познакомьте с нею ваших читателей. Кипарисов и… тот другой умерли. Никто не заинтересован в сохранении тайны.

Петров пересел ко мне на диван, и мы с глубоким волнением начали слушать рассказ Дементьева.

Это было весною 1916 года. Хотите точнее?.. Извольте — 27-го мая… Я хорошо помню все мельчайшие подробности.

Окончив прием больных, я пил чай и читал газету. Звонок в передней заставил меня вздрогнуть; я думал, что это кто-нибудь из запоздавших пациентов, но оказалось, что принесли письмо. Рассматривая конверт, я увидел знакомый почерк. Кто же другой, кроме Кипарисова, умел писать такие каракули?

Разорвав конверт, я прочел на обрывке бумаги приглашение обязательно явиться к нему сегодня вечером. Слово «обязательно» было подчеркнуто три раза. Далее он указывал свой адрес. Его лаборатория помещалась довольно далеко от меня, на самой окраине города. «Я предупрежу охрану, чтобы тебя пропустили, и сообщу им твои приметы, — писал он, — но все же лучше захвати с собой паспорт и это письмо, как доказательство»… Фраза сначала бесконечно удивила меня, но вскоре я сообразил, в чем дело. В газетах не раз приходилось читать, что Кипарисов работает на оборону государства. Он изобрел противогазовые маски, новый тип ручной гранаты, аппарат для сбрасывания бомб с аэропланов и еще что-то. Очевидно, его лаборатория надежно охраняется полицией.