Владимир Алько - Второе пришествие инженера Гарина

Шеренга мужчин дрогнула. (Зоя таки потрафила всему этому угарному шоу; если что-то от нее, в тайне, и ждали, – она не ошиблась в своеобразной «презентации» себя). Защелкали фотоаппараты. Нескрываемое восхищение, казалось, ввинтилось в самый состав воздуха.

Казалось, женщина встала лицом к каждому, из присутствующих здесь, стоило ей только мельком остановить на ком-нибудь взор сине-серых и безучастных своих глаз. Однако – она была непередаваемо бледна, с минимумом косметики. Брови трагически надломлены. Красиво очерченный, чуть большой рот спокойно и горько сложен.

Человек во фраке (председательствующий), откашлявшись, задал вопрос, обращаясь непосредственно к Шельге, который, вопреки уставу, вышел наперед всех.

– Пожалуйста, назовите себя. Кто вы и откуда?

– Шельга Василий Витальевич, Советский Союз, военнослужащий, – скромно отрапортовал Шельга.

– Признаете ли вы факт того, что в году 192… неоднократно видели и встречались с известной вам Зоей Монроз, подданной Франции, по роду занятий – дамой полусвета (легкое оживление среди присутствующих; по лицу Зои прошла тень), в дальнейшем авантюристкой и преступницей мадам Ламоль, так называемой королевой Золотого острова; в действительности же – пособницей и доверенным лицом Гарина: изобретателя смертоносного оружия «гиперболоида», бандита и массового убийцы? Ответьте нам, господин Шельга, на этот вопрос, – закончил свое обращение председательствующий.

– Да, признаю, что по ряду независимых от меня обстоятельств, будучи пленником и заложником Гарина, неоднократно встречался с вышеназванной особой, – очень спокойно и даже буднично произнес Шельга.

– В таком случае поклянитесь, что будете говорить правду, только правду и одну лишь правду, – неожиданно произнес председательствующий заготовленную им формулу судебного заседания.

– Решительно протестую, – громко вдруг высказался один отмежевавшийся от собрания господин в клетчатом пиджаке, таких же бриджах, белой накрахмаленной рубашке с черной бабочкой. Он помахал перед своим лицом обсосанной потухшей сигарой: – «Сие – есть формула открытого судебного разбирательства. Но моя подзащитная, – кем бы она в дальнейшем не оказалась, – пока лишь на данный момент подозреваемая. А стало быть!… Кроме того, господин свидетель (добавил он ехидно), воинствующий материалист и, следовательно, не может поклясться на Библии. Все же остальные гарантии соблюдения «честности» не могут быть признаны как достаточно основательные и обязательные к исполнению, для любого и каждого. У меня все, господин председательствующий», – так закончил адвокат – один из лучших в своем роде, по крючкотворству и беззастенчивости в выгораживании уголовных авторитетов, – и это было все, что пока мог сделать Гарин, и, добавим, не без соучастия барона фон Кирхгофа.

– Хорошо. Хорошо, – торопливо и недовольно заговорил председательствующий. – Попрошу тишины и спокойствия. И так, признаете ли вы, господин Шельга, в женщине, стоящей перед вами, вышеупомянутую особу – Зою Монроз, и ее же – мадам Ламоль, с которой вы неоднократно встречались? Ответьте нам.

Отрешенно-распахнуто взор женщины обратился на Щельгу. Губы чуть дрогнули. Затем голова ее медленно встала к нему в профиль. Зоя!..

Она почти не изменилась за эти семь лет. Так же была стройна, шикарна, красива, пожалуй, даже трагически беззащитна в эту минуту перед скопищем мужчин, так и пожирающих ее глазами, беззастенчиво, с праздным или расчетливым любопытством. Годы испытаний и затворничества пошли ей только на пользу. Радикально, всем русским женщинам точно написано на роду, хорошеть и молодеть под судом и следствием.

Шельга вздохнул, больше чем надо задержал дыхание:

– Нет. Я не могу признать в этой женщине мадам Ламоль, ее же – Зою Монроз, – произнес он спокойно (слишком спокойно). Вздохнул опять и вытянулся точно по стойке «смирно».

По холлу будто пронесся всеобщий всхлип разочарования. Все теперь разглядывали Шельгу, как только что лже-Зою Монроз.

Ее же веки на секунду опали, задрожали, чтобы в следующий миг распасться, брызнуть синим омутом… под самую глубину души.

«Свободна!». Она свободна.

– Вы, вы, – замямлил председательствующий, – так совершенно уверены в сказанном. И можете это обосновать.

– Протестую, – выскочил на целый шаг адвокат. – Это ничем не прикрытая форма давления на свидетеля. Какое такое здесь требуется обоснование? Господин Шельга не участник математического конгресса, – добавил он язвительно.

Председательствующий взял себя в руки:

– Значит вы, господин Шельга, как поняла вас высокая комиссия, отказываетесь признать в этой женщине мадам Ламоль, ее же Зою Монроз. Может быть, у вас есть, что еще сказать?..

– Мне нечего больше сказать высокой комиссии, – почти оборвал его Шельга. – Я не признаю в этой женщине ту, за которую вы пытаетесь ее выдать, – отчеканил он, повернулся кругом и сразу пошел на выход.

Его остановили. Попросили скрепить подписью протокол опознания. Он расписался.

– С таким же успехом вы могли бы сообщить, что и мадам Ламоль видите впервые в жизни, – с обидой и сарказмом бросил ему в спину председательствующий.

Шельга ничего не ответил. Все расступились перед ним. Последнее, на что он обратил внимание, перед тем, как сесть в автомобиль, перекошенное, с красными пятнами лицо Хлынова, разучившегося в момент понимать элементарное.

Все разъехались, хмурые и озадаченные, как редко когда.

Вечером того же дня они встретились в гостиничном номере.

Хлынов зашел как-то «по-свойски», без приглашения; скромно потоптался у порога. На крюк вешалки повесил лишь зонтик. Здесь, в Праге, накрапывал дождик. Не снимая легкого пальто, со шляпой в руке прошел в комнату, сел на краешек стула у журнального столика. От чая отказался. Первым и заговорил, – рассеянно улыбаясь (никому), потирая озябшие руки:

– Я понимаю, Василий Витальевич. У вас там служебные тайны, и такое все прочее… – тут же он поморщился, как если бы взял на пробу несоленый мясной бульон. – Может быть и какие-то хитросплетения; но все же – мне надавали по щекам, я оплеван, и ни за что ни про что…

Хлынов страдальчески дернул головой, какая бы там ни было улыбка уже оставила его. Русая бородка с проседью полезла на щеки. Глаза пожелтели, и, несмотря на кажущееся смирение в них, царапнули.

– Что же. Объясняться будем, Алексей Семенович. В лучших традициях русского общества… – легко, до озорного, заговорил Шельга, двумя руками приглаживая ежик волос, которые так и лезли у него на вихры. – Так слушайте, дорогой товарищ, если так сразу все хотите знать. Нет здесь, и не было никакой служебной, ни прочей тайны. Все намного, намного проще, – и сложней; так что и сам я хотел бы понять… (Хлынов пристальнее взглянул на Шельгу). Да, признаю, это была она – Зоя. Так что же с того; меня, кадрового советского разведчика, вызвали на какую-то свиданку. Видите ли, я им понадобился позарез… Притащили на этот театрализованный балаган. Ах, как они все обставили… с каким затрапезным аппетитом готовились ею полакомиться… «вишенка-малинка»…