Алексей Калугин - Лабиринт

Кийск постарался сконцентрировать все свои силы и волю для одного решительного броска. Сейчас он либо собьет с ног Кабонгу, либо сам окажется на полу. Кийск кинулся вперед, дохнул, получив от Кабонги резкий прямой удар в солнечное сплетение, согнулся пополам, уходя от черной руки, пытающейся захватить его шею, и, сделав короткий шаг в сторону, ударил локтем по ребрам открытого левого бока противника. Кабонга едва заметно качнулся. Используя эту его почти неуловимую, секундную потерю равновесия, Кийск толкнул его плечом и одновременно ударил стопой сзади под коленку опорной ноги. С удивленным выражением лица Кабонга рухнул на спину. Кийск навалился на него сверху и прижал к полу, вдавив в горло согнутый локоть. Через мгновение Кийск, освободив соперника, поднялся на ноги и, помогая встать, протянул руку Кабонге.

– Поздравляю, – Кабонга потирал ушибленный бок, но на лице его сияла широкая белозубая улыбка. – Прямо скажу, не ожидал я от тебя такой прыти.

– Нельзя недооценивать противника, – звонко хлопнул Кабонгу ладонью по голому животу Сато.

Похоже, что не один Кабонга был удивлен неожиданными способностями эсбэшника. В столовой за обедом, когда сменившимся с вахты наперебой рассказывали об одержанной Кийском победе, а лейтенант Брас между прочим предложил Серегину тоже зайти как-нибудь в тренировочный зал, инспектор бросил на Иво весьма неодобрительный взгляд. По его мнению, Кийск своим поведением подрывал авторитет государственных чиновников.

Но за всей этой повседневной суетой, по которой он, как оказалось, страшно соскучился, Кийск ни на секунду не забывал о подлинной причине, по которой он оказался на борту «Странника». И чем ближе был день окончания полета, тем сильнее беспокоило Кийска то, что десантники относились к визиту на планету РХ-183, как к беззаботной загородной прогулке, предстоящее веселье которой было несколько подпорчено только присутствием в их компании инспектора Серегина. Никто из них, за исключением, быть может, агента Штраггратерна, не подозревал о возможной встрече с Лабиринтом и о той опасности, которую она в себе таила.

Войдя в помещение, Кашинский огляделся по сторонам и презрительно скривил губы. Стены большого, длинного зала были задрапированы полотнами красного шелка, спадающего широкими складками. Неяркая подсветка, направленная снизу, делала складки объемными, а тени под ними – глубокими, похожими на черные провалы. Вдоль стен, в тех местах, где по алой драпировке были выведены черным некие таинственные знаки, стояли шестеро высоких людей, одетых в серые бесформенные балахоны с надвинутыми на лица капюшонами. Неподвижные, с руками, сложенными на груди, они походили на каменных истуканов.

В дальнем от входа конце зала на возвышении, гордо вскинув острый подбородок вверх, стоял человек небольшого роста с расчесанными на прямой пробор длинными, спадающими на плечи, жидкими серыми волосами. Тщедушное тело его обтягивало красное трико с вытканными золотом причудливыми символами, непонятными для непосвященного.

Сделав два шага вперед, Кащинский почувствовал, как настороженно и внимательно следят за ним глаза из-под капюшонов замерших у стен здоровяков.

Человек на возвышении сделал предупреждающий знак рукой.

Тонкие губы Кашинского снова скривились в усмешке.

Тем не менее он остановился и, с фальшивой почтительностью разведя руки в стороны, изобразил ногами нечто вроде вывернутого наизнанку реверанса.

Одетый в красное трико хлопнул в ладоши и дернул кистями рук. Люди в балахонах, почтительно перегнувшись в поясе, попятились к выходу.

Когда за последним закрылась дверь. Кашинский быстрым шагом прошел вперед, поднялся на подиум и упал в стоявшее там кресло, высоко закинув ногу на ногу.

– Ну и костюмчик у тебя, Кул, – хохотнул он, ткнув пальцем в длинноволосого.

Бенджамин Кул, также называющий себя Провозвестником, взглянул на Кащинского с сожалением.

– Жан, тебя же предупредили, что поклониться следует сразу, как только войдешь в Храм, – с укоризной произнес он.

– Я не из твоего театра, – презрительно бросил Кашинский.

– И тем не менее мои посвященные могли разорвать тебя на куски за непочтение к Богу, чей дух обитает здесь.

– Кончай молоть чепуху, – Кащинский откинул полу куртки так, чтобы стала видна рифленая рукоятка засунутого за пояс пистолета.

– В Храм запрещен вход с оружием. – Вскинув руки, Кул умело изобразил на лице ужас. – Неужели трудно понять, что, подрывая мой авторитет, ты наносишь урон нашему общему делу?

– Если ты так боишься за свой авторитет, то не надо было приглашать меня в этот балаган. Можно было встретиться где-нибудь на стороне.

– Мне хотелось, чтобы ты сам увидел, как у меня поставлено дело.

– В отличие от тебя я не страдаю манией величия.

Кащинский вытащил из кармана пачку сигарет.

– У Нас в общине не принято курить, – предупредил Кул.

– Идиотство, – недовольно буркнул Кащинский, но сигареты спрятал.

– У каждого из нас свои слабости, – примирительно улыбнулся Кул.

– Твой Храм больше похож не на церковь, а на логово дьяволопоклонников.

– Бога можно искать по-разному, – хорошо поставленным голосом пророка изрек Кул. – Людям нравится внешняя эффектная сторона священнодействия. Почему же не потрафить их вкусам?

Кул отошел к стене и отдернул тяжелый занавес, за которым скрывалась маленькая дверца. Открыв дверь ключом, Кул жестом пригласил Кащинского следовать за собой.

За дверью находилась небольшая квадратная комната без окон. Кул зажег свет и подошел к огромному, упирающемуся в потолок кресту, вырубленному из какого-то синтетического материала, похожего на черный мрамор. В подножие его был вделан искусно замаскированный сейф. Кул достал из сейфа серебристый термостатированный кейс, положил его на стол и открыл. Ровными рядами из пластиковых ячеек выглядывали головки запаянных ампул. Кул любовно провел по ним ладонью.

– Что в них? – спросил Кащинский.

– То, на что договаривались, – ответил Кул. – Первобытная злость, – тупая, яростная и жестокая. Полторы тысячи единиц, по две в ампуле.

– А демонстрация?

– Само собой, выбирай любую.

Кащинский вытянул ампулу из левого верхнего угла.

Кул захлопнул кейс и достал из стола запаянный в пластик одноразовый шприц.

Отойдя в сторону, Кул накинул поверх трико просторный темно-коричневый халат с широкими серебристыми отворотами и капюшоном, откинутым на спину. Кащинскому он кинул серый балахон, что носили прихожане.

– Зачем это? – Сморщив нос, Кащинский с опаской понюхал кажущуюся грязной тряпку.