Джон Браннер - Заглянуть вперед

Она не понимала, что она делала, ведь у нее было смутное представление о значении всех этих предметов. Она их вообще почти не отличала один от другого. Все, что окружало ее, делилось на две обширные категории: «то, что имеет к ней отношение» и «то, что не имеет».

Громко топая ножками (она все так же не слышала ни звука), Паулина подошла к кровати, состроив рожицу пострашнее, чтобы отпугнуть темноту. Устроившись в постели, она стала думать. Зачем она ворует бабушкины таблетки? Наверное, затем, чтобы избавиться от картинок. Таблетки отгоняют их и превращают все в черную пустоту.

Чаще всего появлялась картинка, вызывавшая боль. Теплота, лицо, нежность, что-то очень смутное и в то же время очень знакомое, кто-то мягкий и нежный, который давно уже не появлялся, он носил ее и ласкал. Когда Паулина вспоминает о нем, ей всегда хочется плакать.

Мучительная картинка ушла, появилась скучная картинка. Высокая, пахнущая старостью женщина, вдруг ставшая всем после того, как та, другая, ушла: скрюченные пальцы, истертые пуговицы, медлительная возня у плиты, картонки с бессмысленными значками — занудная и непонятная, как и все, что она делала.

Новая картинка. Комната там, в конце улицы, куда ее водили каждое утро. В ней полно маленьких людей. Одни — такие же как она, в платьицах, другие — коротковолосые и непоседливые. Там были и большие, в руках у них тоже таблички, с отчаянными лицами они ходят между рядами и руками пытаются объяснить что-то совершенно непонятное.

Еще одна картинка. Она вытолкнула все остальное. На этот раз — что-то очень нужное, странное, как солнечный свет, что-то навсегда утерянное, утерянное… как смех…

Таблетка сработала, как бомба замедленного действия, и Паулина уже спала крепко, без сновидений, только остатки возбуждения, полученного за день, слабо шевелились в ее мозгу.

Миссис Сноуден выключила телевизор и откинулась в кресле. Показывали немой фильм — новейшие научные изыскания отбросили развлечения на много лет назад, на ту стадию, на которой они находились в молодые годы ее дедушки. Некоторое время она следила за немыми жестами, сопровождаемыми колонкой диалога:

Джин: Значит, ты знал, что он мне не отец, Денис?

Денис: С первой же встречи в Мадриде.

Джин: А я поклялась, что никто никогда не узнает.

Вздохнув, миссис Сноуден выключила эту чепуху и опустилась в кресло, прикрыв глаза рукой. Телевидение только подчеркивало ее одиночество, одиночество каждого из людей. Она усмехнулась про себя, вспомнив, как в газетах называли эту войну Гуманной. И ей захотелось, чтобы война была, как прежде, варварской, — с бактериями и водородными бомбами, чтобы человек лишился своего «я», стал чем-нибудь вроде Генри Моора, затиснутого в бомбоубежище в толпе себе подобных. Теперь же, оставленная наедине с собой, она чувствовала, что ее собственная индивидуальность превращается в страшную тяжесть.

Муж миссис Сноуден ушел в самом начале войны, да так и не вернулся. Он работал в каком-то секретном месте, где, — она не знала. Уже два года от него не было вестей. Раньше он каждый год присылал поздравления к рождеству, но однажды почему-то не прислал, а потом, когда бумаги стало не хватать, письма вообще запретили. Она даже не знала, жив ли он или нет. А, впрочем, сейчас это ее волновало не очень. Сердечные привязанности сделались неуместными.

Миссис Сноуден приехала к родителям сюда, в старый дом, после того, как попала под сокращение, и ее уволили из Университета. Тогда закрывали все факультеты, кроме естественных. В одну из голодных зим умерла мать, а потом и отец. Затем, во время звукового налета, погибла ее замужняя дочь. И Паулина, крохотный несмышленыш, стала жить с ней.

Все это бездушные, сухие факты, подумала она. Факты излагают для того, чтобы объяснить, как возникла та или иная ситуация, но чтобы объяснить саму ситуацию…

Никто на Земле не слышит ни звука. ВОТ единственно важный факт.

Она вскочила и резко отдернула край занавески. Грязно-серые лохмотья вечернего света все еще колыхались над сомкнутыми рядами дымоходов. Чем больше нагромождалось домов вокруг, тем более одинокой она себя чувствовала. «Должно быть, пришел час всеобщего сумасшествия», — громко сказала она и задернула занавеску. Что-то громадное и ужасное пришло, чтобы прервать череду дней. Она скользнула взглядом по тройному ряду старых монографий над письменным столом: «Литература тысяча восемьсот девяностых» Джексона, «Научная фантастика начала двадцатого века» Монтгомери, «Романисты психологической эры» Слейда, «Золя» Вильсона, «Вильсон» Ноллибенда — ряд ископаемых, так же безнадежно мертвых, как и те разделы «Англ. лит.», которые они некогда пестовали.

— Мертвец! — воскликнула она. — Культура Ковентри! — сказала шепотом и пошла приготовить что-нибудь на ужин.

— Старая карга, — сказала она себе. — Ты выживешь.

На ужин была все та же виброкультура, пустая, безвкусная, бесполезным грузом набивающая желудок. В госпиталях Англии больных бери-бери было столько же, сколько и раненых. Звук правил оглохшим миром. Он разрушал дома, убивал солдат, рвал в клочья барабанные перепонки и раздувал до невероятных размеров белки в соединениях аминокислот.

Звуковая революция произошла на заре этого столетия, после тридцати лет мирной жизни. Прогресс двинулся в новом направлении. Все было так просто и так совершенно, пропусти ток через особую кварцевую пластину, и фюить! Делай, что хочешь! Самым заметным результатом стала глобальная война. Воюющие стороны придерживались некоторых гуманных ограничений: газы, атомное и водородное оружие было запрещено. Война и в самом деле была Гуманной. ВД (вибродвижение) все взяло на себя. Оно научилось увеличивать объем живых клеток растений в несколько раз, так что из одной картофелины можно было готовить обед года два, оно научилось распылять кирпич и металл, так что целый город можно было спокойно превратить в кучу мелкой пыли, оно научилось превращать человеческое ухо в беспомощный полый завиток хряща. Казалось, нет предела его возможностям.

Миссис Сноуден с чувством собственного достоинства жевала свои надувные дрожжи и думала о другом. Она думала (последнее время ее тянуло к высоким материям) о развитии человеческой истории, как вдруг что-то заставило ее оглянуться на трубку над камином. Трубка эта была обязательным элементом оборудования в каждом доме, что-то вроде уха, предназначенного для регистрации сигналов звуковой тревоги.

Волосок ликоподия вяло шевелился в трубке. Должно быть, внутрь попала влага, он был явно не в порядке. Она продолжала есть, хмуро думая о будущих поколениях: сколько важнейших достижений человечества поглотит эта оболочка глухоты?