Всеволод Валюсинский - Пять бессмертных [Т. I]

И вот теперь он почуял, что Курганов кое-что знает, но пока не считает нужным делиться этими знаниями. С подозрительностью человека, долгое время отмахивающегося от догадок, он внимательно и со страхом следил за работой и поведением Курганова. По всему было видно, что Курганов за это время в своей шарлоттенбургской лаборатории проделал все, что делали они здесь. В первый же день своего приезда Курганов потребовал в нижнюю камеру всех самок морских свинок, которым сделаны были прививки. Умертвив одну из них мортилом, он сразу принялся за исследование молочных желез. Карст знал, что будет дальше: Курганов вскрыл у свинки брюшную полость. Действительно, он ловко и быстро вытащил матку с обоими яичниками и яйцеводами. Карст в это время находился в другом углу комнаты за работой у микротома [2] Инструмент для получения так называемых оптических разрезов, для изучения препаратов под микроскопом. . Он не спускал глаз с лица Курганова, видел, как у него при первом же взгляде на извлеченные органы слегка расширились глаза, и едва заметная усмешка прошла по губам.

Когда Курганов перенес на стеклянный столик простые кусочки окровавленного мяса и, стоя спиной к дверям, наклонился над ними, Карст тихонько вышел из лаборатории. Он поднялся наверх и, пройдя несколько бассейнов, сел на скамейку. Он чувствовал себя разбитым и усталым… Нервы были натянуты. Ему казалось, что он сходит с ума. Работа, преследующая цель столь головокружительную, что все они избегали даже говорить о ней вслух, пришла к концу. Они поймали жар-птицу, они первые из смертных. И что же? В какой страшный тупик привела их эта трудная дорога? Если истина такова, как он догадывается, то… Он не смел останавливать на этом своей мысли. Он знал, что сделает и второй шаг и третий, что должен и не имеет теперь даже права отказаться от розыгрыша той игры, в которой принимал такое большое участие. Правда, руководил всем Курганов. Но он редко появлялся у них. Обыкновенно, проверив работы, он не делал никаких обобщений и выводов. Он только указывал, что надо делать, выяснял, чем надо ограничиться. Все знали цель его работы. Каждый по-своему оценивал достигнутые результаты. Сейчас один только Карст догадывался об истине и не смел признаваться самому себе. Он, как и остальные, всеми силами стремился к достижению цели. Он чувствовал, что она близка. Ему казалось, что несбыточная человеческая мечта вот-вот воплотится в формулу. Чудесной сказкой станет на других основаниях построенная жизнь.

«Что ж, — думал он, — если это уже конец работы, то Курганов больше молчать не станет. Но как, как скажет он это? Кто же решится?.. А Гета?»

При мысли о Гете Карста как будто что-то дернуло изнутри. Он сразу сел на скамейку, выпрямившись.

Гета — маленькая, черная еврейка с шапкой спутанных, точно сажей присыпанных волос — заняла в его жизни большое место. Ему казалось: вот настанет, наконец, счастливый день, когда цель их работы будет достигнута, когда они смело и счастливо скажут на весь мир вслух то слово, которое не дерзает произнести язык, и все это будет служить фоном и рамкой к главному, к самому главному и значительному в его жизни: любви его к ней.

«Бессмертие, — бывало, думал он, глядя на ее склоненную над работой головку, — мое бессмертие в ней. Она — тот сосуд, в котором мое „я“ может жить. Ах, как давно и как просто решен этот вопрос!»

Карст был слишком умен, чтобы не понимать, что Гета тоже любит его. Он сам не знал, чего боялся, но никогда с ней об этом не говорил. Он ценил и не хотел лишиться того удивительного состояния, когда оба знают свой секрет, оба молчат, главное и значительное все откладывают… а теперь… Как много он научился понимать в ее взгляде! Каждое ее движение, легкое дрожание рук, помогающих ему в сложной и серьезной работе, — насколько яснее все это говорило ему, чем самые значительные слова!

Всего неделю назад с ним произошел удивительный случай. При воспоминании о нем ему казалось, что солнце стало светить вдвое ярче — и силу, ух, какую бодрую силу он в себе почуял! Карст, великан Карст, так привыкший сдерживать себя, при воспоминании об этом ложился, если его никто не видел, на пол, кувыркался через голову, крепко ударял себя кулаками в выпуклую сильную грудь, с удовольствием прислушиваясь к гулкому звуку ударов. И потом сам с собой тихо смеялся своему настоящему и грядущему счастью.

Это было всего неделю назад. Он в одном углу мастерской был занят окрашиванием и высушиванием препаратов. Гета у большого стола, вот уже более часу не вставая с места, сидела за микроскопом. Работа приближалась к концу. Карст, положив на решетку последнее стеклышко, встал и приготовился убирать инструменты, когда Гета, не отрывая глаза от окуляра, тихо позвала его:

— Карст, идите сюда!

Он подошел. Гета откинулась, посмотрела на него, сощурясь, и уступила место у стола.

— Посмотрите, какое перерождение. Эти клетки совсем имеют вид соединительнотканных.

Карст сел и, наклонившись над микроскопом, стал наблюдать. Гета стояла рядом. Он смотрел на белый, яркий круг с бледно окрашенными причудливыми узорами тонкого среза ткани, но мало понимал из того, что видел. Он чувствовал только, что рядом с ним Гета. Он ощущал ее дыхание на своей шее.

— Вот так еще лучше видно, — сказала она, обнося кругом него руку и подводя рычажок диафрагмы.

— Хорошо теперь? — спросила она каким-то странным голосом, почти шепотом. Карст почувствовал, как ее маленькая ручка мягко легла ему на голову. Он, не шевелясь, продолжал сидеть в прежней позе, но крепко закрыл глаза. Рука его, лежащая на столе, сильно впилась и сжала его край.

— Очень… хорошо, — прошептал он едва слышно.

Нежно-нежно, как мать, ласкающая больного ребенка, она несколько раз провела рукой по его волосам. И этот сильный, большой человек чувствовал, что такого счастья ему больше не пережить!

Послышались шаги на лестнице. В соседнюю комнату, тихонько насвистывая, вошел Биррус. Хотя стоило Гете только убрать с головы Карста свою руку, чтобы Биррус не обратил на них никакого внимания, они оба почему-то испугались, как школьники. Карст вскочил и бесцельно стал передвигать на столе инструменты. Гета растерялась, наклонилась к полу, делая вид, что ищет что-то. Биррусу сразу бросилась в глаза напряженность поз. Продолжая насвистывать, он слегка поднял брови, чуть усмехнулся и, круто повернувшись на каблуках, быстро вышел. Послышались его удаляющиеся шаги на лестнице, стук дверей, и все стихло.

Карст, как мальчик, стоял все так же у стола, не смея обернуться, и чувствовал только глухие удары сердца. Он хорошо понимал, что сейчас не только имеет возможность и право предпринять что-то важное, но даже обязан сделать решительный шаг, иначе Гета может составить совсем ложное мнение об его отношении. А ему этого совсем не хотелось.