Николай Басов - Закон военного счастья

Слова его звучали безупречно. Но это была ошибка, та самая, которой боялся Ростик.

– Они нас обложат, собственно, уже обкладывают, и все люди, которых вы тут, Арсеньич, видите, очень скоро будут мертвы. Вот альтернатива вашему якобы взвешенному и разумному решению. А заготавливать торф тут все равно не удастся. И люди погибнут зря.

– Это не факт, – произнесла Галя и посмотрела на Ростика.

– Интересно, потом, когда все кончится не в нашу пользу, как ты будешь по ночам спать? – спросил ее Ростик. – Кошмаров не боишься?

– Стоп, – хлопнул по столу Рымолов. – Этого ты не говорил. – Подумал, посмотрел на Квадратного, на Каратаева. – Но с их накоплением на окрестных болотах что-то нужно делать.

– Нужно послать разведку, – тут же отозвался Каратаев. – Пусть Квадратный сходит, выяснит, может, все не так драматично, как нам тут Гринев рассказывает? Может, их вообще пара сотен, практически без оружия, с одними пращами?

– Пращи в руках пернатых – тоже оружие, – нехотя промямлил Квадратный.

– В «руках», – фыркнула Галя. – Еще скажи, что ты их боишься.

– Боюсь, – легко согласился старшина. – Потому что знаю, как хрупки мои кости, как медленна реакция, как слабы мускулы. Боюсь, потому что дрался с ними.

– Но ведь победил? – ответила Галя, она считала, что парировала реплику Квадратного.

– По-моему, все ясно, – решил высказаться Каратаев. – Старшина, бери двадцать человек, вооружай их как хочешь и отправляйся на разведку.

– Двадцать? – удивился Ростик.

– Мало двадцати, пусть возьмет сорок.

– Я против… – начал было Рост, но его уже не слушали.

– Отправить на разведку гравилет мы все равно не можем, – отозвался Каратаев. – Нет у нас сейчас свободного гравилета. Да вы сами говорили, что воздушная разведка тут мало что дает – они слишком хорошо умеют маскироваться.

– Да, – решил наконец Председатель. – Квадратный, готовь разведку. И гоните доклад гелиографом в Перевальскую крепость.

– Тогда уж я сам… – попытался Ростик.

– Ты не веришь в успех, – покачал головой Каратаев. – И кто-то должен остаться тут. А кто, спрашивается, если не командир гарнизона?

К сожалению, все в самом деле было решено. Как Ростик и подозревал, эти люди направили его подчиненных к гибели кратчайшим путем.

Ростик еще не привык к этому – обязанности ждать тех, кто ушел на разведку, скорее всего в бой. Он еще не научился понимать неизбежность этого, все еще винил себя за то, что остается в безопасности, когда другие рискуют жизнями. А может, причиной его нервозности было стойкое убеждение, что он все сделал бы лучше – и точнее прошел бы по намеченному маршруту, и меры безопасности принял бы более здраво, и заметил бы во время разведки больше деталей.

Хотя сделать что-то лучше Квадратного – это, что ни говори, было в высшей степени сомнительно. Старшина вообще стал первоклассным бойцом, какого поискать – и не только среди людей.

Значит, нужно просто ждать. Иногда можно подходить к карте – сделанной на глухой стенке в виде большой восковой таблицы, куда по распоряжению Ростика все разведчики заносили ориентиры, данные о новых залежах торфа, местах его разработки. А впрочем, очень большим разнообразием эта карта не отличалась – торф тут был везде, слоем не меньше трех-четырех метров, иногда больше десяти, хотя совсем глубоко они не копали – поднималась вода. Равнина и болотины, иногда даже с трясиной, тоже простирались на все четыре стороны света. И все-таки карта помогала в таких случаях, как сейчас.

Ростик посмотрел на нее, отметил точку километрах в двадцати – тут, по предварительному согласованию, должна состояться первая ночевка группы. С того места, где стояла крепость на Скале, все чаще в неофициальных разговорах называемая Пентагоном, за сходство общего плана с американским военным ведомством, их место должно было просматриваться. Но к вечеру этого дня, последнего дня мая, над лужами и протоками Водяного мира поднялся какой-то ехидный туман. И Рост сомневался, что его сумеют «пробить» даже сигнальные ракеты.

Гулко затопали шаги по коридору. Рост обернулся. В свете пары масляных плошек, которые заменяли в этой лишенной естественного света комнате слишком чадящие факелы, появился Каратаев. За ним, как на привязи, шел мужичок, неизвестно кем прозванный Герундием. Тип это был интересный – массивный, но довольно быстрый, трусоватый, но иногда забирающийся в такие места, куда без опаски даже Квадратный не решался ходить. Говорили, что он бывший милиционер, за что-то уволенный, потом ставший кем-то вроде подпевалы Каратаева, его адъютантом, денщиком, а иногда и телохранителем. Вернее, воображаемым телохранителем, потому что, по мнению Ростика, встреча с какой-нибудь бакумурской мамашей, окруженной выводком волосатеньких детей, не грозила немедленной смертью, но уж Герундий изображал из себя героя на полную катушку – выпячивал грудь, загораживал своего начальника, который был ниже его на двадцать сантиметров, и не выпускал из рук двух наганов, кобуры к которым носил на поясе спереди, как немец.

– От старшины донесений не поступало? – спросил Каратаев и сел за стол, величественно и как бы устало протерев кулаком подбородок.

– Ты же знаешь, что нет, – ответил Рост. Он подумал, что в комнате сразу стало труднее дышать, но уйти вот так, едва эти двое вошли, значило бы продемонстрировать неуважение. А впрочем… – Ладно, вы тут посидите, а я наверх схожу, попробую высмотреть что-нибудь в тумане.

Он поднялся сначала на любимую южную галерею. Она шла вдоль самой короткой стены крепости – ее длина составляла всего-то метров двадцать. Две других были чуть не в сорок метров, а еще две около тридцати. И в самом деле, подумал Рост, наверное, сверху похоже на неравносторонний Пентагон.

Но он тут же забыл об этом. Достал бинокль, протер краем рукава большие линзы, приспособил прибор к глазам. Нет, ничего – туман и темень. И все-таки он смотрел, смотрел и почему-то считал участившийся пульс. Тут, в Полдневье, у многих появилась привычка незаметно, но очень точно отсчитывать короткие промежутки времени. Кто-то умел, не задумываясь, определять время до десяти минут, кто-то до часа. Хотя на протяжении дня все равно все путались. Ростик иногда ошибался в наступлении ночи часа на два – кошмар для командира.

Вдруг в чернильно-мутной тьме он различил легкое, едва заметное дрожание света, которое сразу же погасло. Он сжал бинокль так, что у него заболела старая рана на руке. Потом приказал себе успокоиться, поднялся на главную смотровую башенку, устроенную на самой высокой точке крепости, где сходились все пять неодинаковых скатов крыши, сложенных из каменных плит. Здесь всегда дежурили трое-четверо наблюдателей. В темноте их было не очень хорошо видно.