Алексей Бессонов - Концепция лжи

Станция, выстроенная на никому не известном астероиде, занималась разработками направленных мутаций человеческого генотипа. Здесь совершалось преступление, караемое всеми разумными расами галактики как одно из наиболее тяжких, как отступление от знаменитого Кодекса Хрембера, нарушения которого не допускались никогда. В тридцатые годы человечество уже приняло Кодекс, навязанный ему эмиссарами Старших – значит, кто-то осмелился наплевать на закон, повелевающий, как говорили, всеми разумными?

Леон сглотнул слюну и всадил топор в следующую дверь. Там была та же самая картина. И дальше, и дальше… два десятка дверей – два десятка колб. Погибнув, станция сумела сохранить своих жутких питомцев от тлена, и они выглядели почти живыми. Леон присел на край стола, чувствуя, как пот заливает лоб.

«Главное – зачем? – подумал он. – Зачем?! Чего они хотели этим добиться, понимая, что все скрытое так или иначе станет явным, и от возмездия нам не уйти? «

Ему приходилось слышать о маньяках-ученых, способных на любые преступления ради голого научного интереса, но верить в такую ахинею как-то не хотелось. В конце концов, сейчас не Средневековье… следовательно, кому-то это было действительно нужно.

Леон подбросил в руке свой топорик и вышел в коридор. Кислород здесь, скорее всего, был, но искать его следовало всерьез – нужно было вернуться на челнок и перезарядить дыхательные патроны.

– Лю, – позвал он, – давай, наверное, возвращаться. Возьмем новые часовые патроны и поищем более основательно. Ты слышишь меня, старуха?

– Я, кажется, нашла! – ответил ему слабый голос девушки (Леон удивился, что может мешать работе ее передатчика на таком незначительном расстоянии).

– Что ты нашла? – почти выкрикнул он, чувствуя, как заколотилось в груди сердце.

– Здесь баллоны, старинные баллоны, их целый штабель. И редуктора, по-моему. Сейчас, я… а-ай! О-оо…

– Что с тобой?!

Ответом ему был слабый стон. Леон перехватил топор и понесся вверх по лесенке, не прекращая звать свою подругу.

– Я упала… – совсем тихо произнесла вдруг она. – А на меня упала какая-то балка. Она меня держит, я не могу выбраться. Как больно, Лео! Помоги мне, скорее!

– Где ты находишься?

– Выломанная дверь слева по коридору, ты увидишь… потом вниз. Здесь какой-то склад, но стены почти упали вовнутрь, и теперь тут завал. Черт, кажется, у меня перелом бедра. Не могу даже двинуться.

– Я иду! Иду!

Пробегая по коридору, Леон вдруг заметил, как следом за ним крадется странный золотистый лучик света, но решил, что ему это мерещится, тем более что после развилки свет пропал. Выломанную Люси дверь он нашел сразу же, едва вбежал в ее коридор.

Девушка лежала на куче какой-то рухляди, придавленная огромным потолочным двутавром. Едва глянув на нее, Леон застонал. Балка была настолько громадна, что приподнять ее он не смог бы никак, даже при таком небольшом тяготении она весила не меньше трех сотен кило. Под стеной, куда, очевидно, и тянулась Люси, и в самом деле высился штабель желтых в коричневую полосу кислородных баллонов.

Леон присел на корточки, взял ее за руку и слабо всхлипнул.

– Боже, Боже, ну почему все так глупо?

За прозрачным забралом шлема мягко изогнулись полные губы Люси.

– Самое обидное, что я не могу тебя поцеловать. Скажи, а Киев действительно такой красивый, как ты говорил?

Макрицкий замотал головой. Встав, он поднял с пола свой топор, подсунул рукоять под балку и налег на нее всем своим весом. Это было бессмысленно, двутавр даже не двинулся с места. Леон почувствовал, что задыхается, машинально посмотрел на табло дыхательной системы и осел на пол рядом с девушкой.

– У меня «сдох» преобразователь, – тихо проговорил он.

Люси охнула и отчаянно забилась, пытаясь вывернуться из-под вмявшей ее в металлический хлам балки.

– А… кислород? – выкрикнула она.

– Ну, это минуты три, – прошептал в ответ Леон. – Или меньше.

Дышать становилось все тяжелее. Он лег на гору железа, прижался забралом к ее шлему и замер.

– Не говори ничего, – едва слышно простонала Люси. – Лучше… лучше я.

Почему же ее так плохо слышно? Мысли стремительно кружились в голове, цеплялись одна за другую… что это за попискивание в наушниках? Самое обидное, конечно, то, что она не увидит деда… дед был бы рад. Дед сидит сейчас с удочкой, а за его спиной тихо шевелится листва деревьев, и где-то свиристит соловей. А в камышах плещет рыба… да что же это за писк?.. нет, какая рыба, сейчас же осень! Люси, почему я ни разу не сказал тебе, что у тебя самая шикарная грудь на свете? И глаза… у тебя такие игривые глаза… Боже, почему я не могу вспомнить ни одной молитвы?

Леон медленно поднял руку, перекрестился и повернулся на бок, чтобы обнять девушку.

– Что это? – голос Люси был странно хриплым. – Да встань же! Кто… кто это?

Леон тяжело поднял голову, и решил, что умирает. Из дверного проема лился мощный поток золотого света, и в его нестерпимом сиянии к нему быстро приближались три человеческие фигуры.

Когда до них оставалось меньше метра, Леон Макрицкий понял, что это не ангелы, ибо ангелы не носят скафандров. Да каких скафандров! Трое, идущие через завалы металлической рвани, до боли напоминали ему героев давно забытых боевиков прошлого века: на них были чешуйчато-черные комбинезоны, мощные наплечники с овалами каких-то внешних агрегатов, тяжелые на вид сапоги и – огромные, устрашающего вида кобуры на широких поясах. Лиц Леон не видел, так как гладкие черные шлемы были абсолютно непрозрачны.

Подойдя, двое склонились над замолкшей от ужаса девушкой, а третий, чуть меньший ростом, протянул затянутую в перчатку ладонь, чтобы помочь подняться Леону. Макрицкий потянулся к ней, такой человеческой, обычной пятипалой ладони, и весь мир закружился перед его глазами. Где-то далеко-далеко пропищал голос Люси: «Это же они!!!» – и свет погас.

– Пан Макрицькiй… – голос, мягкий и одновременно требовательный, принадлежал белокурой женщине лет сорока в светло-сером комбинезоне с орлом Люфтваффе на левой стороне груди, которая, сидя на краешке койки, осторожно держала его за запястье. – Пан МакрицькIй, вы мене розумiете?

Его взгляд приобрел осмысленное выражение, и женщина обрадованно потрепала Леона по плечу.

– Ну? Як справи, пане капiтан?

– Вы маете розмовляти нiмецькою, – прочистил он горло. – Я вiльно зрозумiю вас. Де я?

– Вы – на борту германского патрульного рейдера «Бремен». Я бортврач, обер-лейтенант Карен Зентара. Как вы себя чувствуете? С вами очень хочет поговорить наш командир…

– Как я здесь очутился? – перебил ее Леон. – Сколько… сколько времени я здесь?

– Шесть часов назад мы приняли общий SOS вашего челнока, и сразу же поспешили на помощь. Вы были совсем рядом… Когда наши парни поднялись на борт, вы уже фактически умирали. Наверное, вы потеряли сознание до того, как увидели нас? Как случилось, что из всего экипажа уцелели вы один?