Кир Булычев - Нужна свободная планета (сборник)

Малюжкин терпеливо улыбнулся. Он умел угадывать нужное, своевременное. По виду Стендаля понял – блажь. И мысли переключил на завершение передовой.

– Вчера, – начал Стендаль, – в нашем городе произошло величайшее событие, сенсация века. Впервые удачно произведен эксперимент по коренному омоложению человеческого организма.

Торжественные слова, как рассчитывал Стендаль, легче проникают в мозг Малюжкина, но тот, слыша их, не вникал в смысл, а старался приспособить к делу, к передовой. «Впервые в стране произведен эксперимент, – повторял мысленно Малюжкин, – по полному охвату подрастающего поколения сетью восьмилетнего обучения». Внешне Малюжкин продолжал поддерживать беседу со Стендалем.

– В больнице, говоришь, эксперимент? – переспросил он. – Там у нас способная молодежь.

Из собственной фразы в передовицу пошли слова «способная молодежь». Надо было подыскать им нужное обрамление.

– Нет, не в больнице. На частной квартире.

– Не бегай по кабинету, садись.

Бегающий в волнении Стендаль, махающий руками Стендаль, протирающий на ходу очки Стендаль мешал Малюжкину сосредоточиться.

– Несколько человек, – продолжал Стендаль, присаживаясь на кончик стула и продолжая двигать ногами, – получили возможность овладеть секретом вечной молодости.

Обрамление для «способной молодежи» нашлось:

«Способная молодежь получила возможность овладеть секретом науки». Малюжкин мысленно записал эту фразу.

– Да-да, – произнес он вслух. – Как же, читал.

– Где? – Стендаль даже перестал двигать ногами. – И ничего не сказали?

– Где? – удивился Малюжкин. – «Наука и жизнь» писала. – Редактор был уверен, что во лжи его не уличить. – «Наука и жизнь» уже писала обо всем. В Штатах опыты производились. У нас тоже – на собаках.

– Ясно, – сказал Стендаль. Понял, что редактор невнимателен. – И вы могли бы! – неожиданно крикнул он.

Малюжкин забыл все фразы для передовой. Испугался. Машинистки за стеной ахнули.

– И вы могли бы стать молодым! – кричал Стендаль. – Каждый может стать молодым! Вчера старик, сегодня юноша. Понимаете?

– Спокойно, – приказал Малюжкин. – Ты нервничаешь, Цезарь, значит, ты не прав. – Малюжкин указал пальцем на перегородку и продолжал шепотом: – За стеной люди, понял? Пойдут сплетни. А ты не проверил, а кричишь. Свидетели есть? Проверка была?

– Я сам свидетель, – сказал Стендаль, также переходя на шепот, наклоняясь через стол.

Они сидели как заговорщики, обсуждающие план ограбления банка.

– И еще свидетель есть, – пролепетал Стендаль. – Позвать?

– Ну-ну, – согласился Малюжкин. Передовицу все равно придется придумывать снова.

Стендаль высунулся в окно, крикнул:

– Мила, будьте любезны, поднимитесь! Комната пять, я вас встречу.

Стоило Стендалю отойти, как Малюжкин вернулся к передовой. Стендалю это не понравилось. Схватил лист, разорвал, бросил в корзинку.

– Ты с ума сошел, – зашипел Малюжкин. Обида завладела им.

– Сейчас придет женщина, – сообщил Стендаль. – Ей минимум двести лет. Она была знакома с Александром Сергеевичем Пушкиным.

Стендаль убежал.

«Женщины… – думал Малюжкин, склоняясь над мусорной корзиной, – везде женщины, все знакомы или с Пушкиным, или с Евтушенко, а верить никому нельзя».

За дверью послышался голос Стендаля:

– Сюда, Милица, главный ждет вас.

– Спасибо, – засмеялся серебряный голос в ответ.

«Театр, – подумал Малюжкин. – Показуха». Дверь распахнулась, и возникло чудо. Вошла шамаханская царица, прекрасная девушка в сарафане с альбомом в руках. Этой девушки раньше не было и быть не могло. Эту девушку можно было увидать однажды и всю жизнь питаться воспоминаниями.

– Здравствуйте. – Девушка протянула Малюжкину руку. Она держала ее выше, чем принято, и потому рука оказалась поблизости от губ редактора.

Малюжкин неожиданно для себя поцеловал тонкую атласную кисть и сел, заливаясь краской.

– Я тоже сяду? – спросила девушка.

– Очень приятно, – ответил Малюжкин. – Познакомиться очень приятно. Садитесь, ради всего святого… – Редактору хотелось говорить очень красиво, хотя бы как говорили герои Льва Толстого. – Крайне польщен, – закончил он.

– Мишенька, наверное, про меня рассказал, – улыбнулась девушка, и из ее глаз вылетели острые сладкие стрелы. – Меня зовут Милицей Бакшт, я живу в этом городе более ста лет.

– Не может быть, – сказал Малюжкин, приглаживая волосы на висках, – я бы запомнил ваше чудесное лицо…

По редакции уже прошел слух о появлении неизвестной красавицы. Думали, что из киногруппы, снимающей в городе историко-революционный фильм. Все мужчины пошли в коридор покурить. Курили рядом с дверью главного.

– А вы меня узнать и не можете, – сказала Милица. – Я еще вчера была древней старухой с клюкой. Ужасное зрелище, вспоминать не хочется. Вы меня понимаете?

– О да, – проговорил Малюжкин.

Милица гибко вскочила со стула, повернулась кругом, сарафан взметнулся и обнажил стройные ноги, и тут же она согнулась, оперлась на воображаемую палку, скривила спину, зашаркала, еле переставляя ноги, и руками двигала с трудом.

Смешно и радостно стало Малюжкину, и он сказал:

– Вы актриса, вы талантливая актриса, вам надо сниматься.

Машинистки, услышавшие эти слова через стенку, вынесли в коридор подтверждение новости: незнакомка была киноактрисой, главный ее хвалит.

Степанов вспомнил две картины, в которых он эту киноактрису видел. И многие согласились.

– Очень похоже, – подтвердил Стендаль. – Примерно так это и выглядело. Я сам помню.

– Вы верите мне? – спросила Милица, садясь снова на стул, и глаза ее настолько приблизились к лицу редактора, что тот ощутил головокружение.

– Вам верю во всем, в большом и в малом.

– Вы ему паспорт покажите, Мила, – посоветовал Стендаль.

– Не надо, – возразил Малюжкин. – Не надо никакого паспорта. Сейчас Миша подготовит материал, и вы не уходите, ради бога, не уходите. Вы расскажете мне все как было, что, как, когда. Сейчас же в номер.

– Вместо передовой, – напомнил Стендаль, который был еще молод и легко верил в добро.

– Вместо передовой, – подтвердил Малюжкин.

– Мишенька, – сказала Милица, – он, по-моему, в меня влюбился. Он рассудок теряет. Что же теперь делать? Вы в меня влюблены?

– Кажется, да, – произнес тихо редактор, не смея отрицать, но и не желая, чтобы сотрудники услышали об этом.

– Ну, я готовлю материал и в номер? – спросил Миша.

– Конечно. А вы… – в голосе Малюжкина проявилась жалкая просьба, – а вы посидите здесь, со мной? А?

– Посижу, конечно, посижу. Ведь ты недолго, Миша?

– Да я здесь же, на подоконнике, напишу. У меня вчерне все готово.

– Ну вот, – улыбнулась Милица. – Мы с вами знакомы и теперь будем разговаривать. Разве не чудесно, что я вчера была старухой, а сегодня молода?