Эмили Сувада - Этот жестокий замысел [litres]

– Не смотри, – говорит он, а затем закрывает глаза и включает световую ленту.

Я отворачиваюсь, когда вспышка белого света разлетается от цепочки. Звук, напоминающий выстрел, эхом разносится по воздуху, пугая голубей. А затем Леобен отскакивает в сторону, тряся рукой так, словно обжег ее.

– Что это за чертовщина? – спрашиваю я, моргая и пытаясь прогнать бурю ярких пятен перед глазами.

Кабель перерезан, и его обрубленные концы светятся оранжевым светом. Одна его половина свисает с брюха «Комокса», вторая лежит на земле.

– Противоугонное средство, – говорит Леобен, вылезая из-под квадрокоптера и подхватывая Коула. – Наверное, придется и дверь взрывать. Она заперта, а эти штуки надежнее танков.

Я убираю коробку со световой лентой в рюкзак, разглядывая поврежденный корпус «Комокса». Похоже, у меня получится протиснуться в разбитое окно.

– Возможно, я смогу залезть внутрь, – говорю я.

Леобен смотрит на окно, а затем окидывает меня взглядом.

– Ладно. Только поторопись. Пилот все еще без сознания, но скоро должен очнуться. Будь осторожна, кальмар.

Я застегиваю рюкзак и, оставив его на земле, хватаю винтовку Коула.

– Кажется, я просила тебя не называть меня кальмаром.

Леобен фыркает. Я закидываю винтовку за спину, отталкиваюсь от разбитого дерева и хватаюсь за шасси, чтобы подняться. «Комокс» скрипит и раскачивается подо мной, когда я сжимаю боковую ручку и карабкаюсь к окну.

– Сможешь пролезть? – спрашивает Леобен.

– Думаю, да.

Я замахиваюсь винтовкой и выбиваю зазубренный осколок из рамы, чтобы расчистить себе путь, а затем засовываю голову в окно и осматриваю грузовой отсек.

Внутри темно, а еще пахнет резиной и маслом. Черные матовые стены усеяны крючками и грузовыми ремнями, а у стены в ряд выстроены парашюты. Рядом с коробкой, похожей на оборудование гентеха, лежат два вещевых мешка, но нигде не видно оружия. В кабине на панели управления лежит пилот, все еще без сознания. Я забрасываю винтовку Коула в окно, а затем встаю на колени и, проскользнув внутрь, падаю на пол. Человек в кабине не двигается.

– Пилот еще не очнулся, – поднимаясь, говорю я.

– Видишь ручку?

Я хватаю винтовку Коула и, пошатываясь, поднимаюсь по наклонному полу, потом хватаюсь за желтый рычаг окна. Дверь с шипением поднимается вверх, а к шасси медленно выезжает трап. Леобен приседает и поднимает Коула, я выбегаю им навстречу, чтобы помочь забраться.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

Коул кивает, но его взгляд все еще туманный, а шаги неуверенные, он залезает в трюм, хватаясь за один из ремней на потолке, чтобы удержаться на ногах. Когда он поднимает руку, то невольно задевает рану на ребрах и вздрагивает.

– Лучше некуда.

Леобен забирается внутрь с моим рюкзаком и бросает его на пол, вытаскивает из кобуры на боку пистолет. Выразительно смотрит мне в глаза и переводит взгляд на пилота. Я киваю и, прижав винтовку к плечу, иду за ним в кабину.

Панель управления «Комоксом» напоминает приборную панель джипа – такой же изогнутый экран со светодиодами, только здесь встроено два штурвала. На панели высвечивается карта местности, а рядом список предупреждений. Обхватив один из штурвалов, на панели лежит пилот.

У меня перехватывает дыхание. Это Дакс.

– Дакс? – Леобен заскакивает в кабину пилота, убирая пистолет обратно в кобуру.

Он аккуратно сжимает плечи Дакса, поднимает его с панели управления и прислоняет спиной к креслу.

Голова Дакса запрокидывается назад. Он выглядит изможденным, под глазами залегли темные тени, а по бледной веснушчатой щеке тянется синяк. На лбу после аварии появилась глубокая рана, и при виде его залитого кровью лица голову заполняют воспоминания о нападении в Саннивейле.

Внезапно я вновь чувствую руки Дакса на своей шее и его пулю в спине. Слышу крики жителей Саннивейла, с которыми они набрасываются друг на друга. Я понимаю, что той ночью не Дакс причинил мне боль – на него влиял код Лаклана, – но именно его лицо запечатлено в воспоминаниях. Его дыхание, его голос. Мышцы сводит от напряжения, когда я смотрю на него, и в глубине души мне хочется, чтобы он почувствовал себя таким же беспомощным и напуганным, какой себя чувствовала я на полу в том коридоре.

Леобен поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами:

– Опусти оружие!

Я застываю и перевожу взгляд на винтовку. Оказывается, я продолжала целиться в Дакса, сжимая приклад так сильно, что побелели костяшки.

– Черт, – ругаюсь я и опускаю ствол. – Прости.

– Убирайся отсюда! – грубо вскрикивает Леобен. – Я сам с ним разберусь.

– Ладно, – бормочу я и отступаю в грузовой отсек, где скидываю с плеча винтовку.

Руки трясутся, сердце колотится. Дакс был моим другом. Моим напарником по кодированию. Я мечтала, что мы будем вместе после того, как закончится эпидемия.

А теперь я не была уверена, что смогу доверять самой себе, если окажусь рядом с ним с оружием в руке.

– Там Крик? – спрашивает Коул позади меня. Он забирает у меня винтовку и пытается пробраться в кабину, отчего «Комокс» стонет и раскачивается на расколотом дереве. – Какого черта он здесь делает?

– Не знаю, – говорит Леобен, опускаясь на место штурмана и хватаясь за второй штурвал.

Он надавливает на него, и двигатели «Комокса» со скрипом запускаются. Они звучат неправильно – их привычный устойчивый ритм сбился, и от нагрузки начинают дрожать стены.

– Эта штука не выдержит еще одной атаки. Нужно убираться отсюда, пока не появились солдаты «Картакса».

– Мы не возьмем его с собой! – рявкает Коул и хватается за воротник лабораторного халата Дакса.

– Коул, – предупреждающе говорит Леобен.

– Он явно не на нашей стороне, Ли, – возражает Коул. – Он же стрелял в нас.

Леобен тянется и хватает Коула за запястье.

– Дакс стрелял дротиками с транквилизаторами и не собирался нас убивать. Но он прилетел сюда не просто так, и, думаю, нам стоит узнать почему.

Я с сомнением перевожу взгляд с одного на другого и обратно. С одной стороны, я согласна с Коулом – Дакс взорвал джип Леобена и стрелял в нас. Он явно не планировал дружеский визит. Моим первым желанием было вытащить его из квадрокоптера и оставить на поляне, расщедрившись лишь на аптечку.

Но, с другой стороны, как только кошмарные воспоминания о Саннивейле угасают, меня охватывают другие чувства. Хоть и кажется, что с наших розыгрышей в хижине прошла вечность, я не могу не ощущать эхо той привязанности, смотря на него. В хаосе моего прошлого Дакс один из немногих, кого я помню совершенно ясно. Потому что эти воспоминания мои. Мы оба были тогда молоды и наивны, но он много значил для меня.

И, возможно, так будет всегда.