Владислав Жеребьёв - Исходный код

– Жив, – с радостной детской улыбкой на лице поделился тот. – И даже ничего не сломал.

– Лиха беда начало. А Хел-то где?

– Здесь я, – проводник вынырнул метрах в десяти от точки падения, высморкался и в два мощных гребка оказался рядом с остальными. – Значит, так, – начал он буднично и спокойно, словно не упал с трехкилометровой высоты в бронированном саркофаге, а случайно свалился в бассейн. – Сейчас никто не волнуется и действует строго по моим указаниям.

– А если акулы? – вдруг всполошился Давыдов, смешно барахтаясь в воде.

– Я сказал, не волнуется, – немного повысил голос проводник. – Судя по вкусовым ощущениям, вода пресная, а, следовательно, большим хищным рыбам делать тут нечего. Есть, конечно, исключения…

– А крокодилы? – чуть ли не с надеждой поинтересовался Семен, но, поймав на себе злобный взгляд Всеволода, поспешил заткнуться и употребить свои силы на поддерживание собственного тела на плаву.

– Чем больше я анализирую нашу с вами проблему, господа, тем более четко прослеживаю закономерность, – вдруг ни с того ни с сего пустился в размышления майор. – Мы как подопытные мыши, которых чья-то рука перемещает из одного бокса в другой, пробуя в различных критических для организма ситуациях. Кстати, о критических ситуациях. Вон болтается плот. Уж не по наши ли души прибыл?

Метрах в трехстах от места падения челнока действительно обнаружилась странная посудина, больше всего напоминающая именно плот. Посреди массивного грубого сооружения из бревен, связанных толстыми веревками, располагалась будка, смахивающая на дачный сортир, имевшая для этого весь необходимый антураж: и щели между досками, и кривую дверцу на петлях. Окошко в виде сердечка, и то имелось. Больше на том плоту не было никого и ничего.

– Я тут про акул вспомнил, – вдруг оживился Семен и с быстротой олимпийского многоборца зашевелил руками в сторону какого-никакого, а убежища.

– Опять мы всю снарягу профукали, – посетовал Всеволод, стуча зубами от холода. Одежду после внезапного купания пришлось снять и, как следует, выжав, разложить сушиться.

– Может, в будке есть, – голый и почти синий от пронзительного ветра Хел вприпрыжку ринулся к будке, распахнул ее и раздосадовано замер на пороге. – Пусто? – Стуча зубами от холода, Давыдов с надеждой взглянул на проводника, но, к его радости, тот покачал головой.

– Да не пусто, почему сразу так. Вот ватники, штаны, сапоги кирзовые. Некоторые даже без дырочек. Вот портянки, ношеные, но без резкого запаха. Консервы, шпроты вроде. Курево и радиоприемник.

– Какой ватник забавный, – не брезгуя грязноватой, но теплой одеждой, Курехин начал сноровисто надевать на себя предложенное.

– А что тут странного? – Не понял аналитик. – Он, как истинный гуманитарий сначала решил осилить ватные штаны на лямках и портянки в горошек, из-за чего несколько замешкался и поотстал от своих более опытных товарищей.

– Номер, вон погляди.

– И то верно, – Хел с сомнением провел пальцем по вытравленному на груди семизначному номеру. – Как у зэков.

– Или как у пленных, лагерных заключенных, – предположил Всеволод. – У меня дед во Вторую мировую в таком щеголял почти четыре месяца, пока из лагеря не сбежал.

– Герой? – с интересом поинтересовался Давыдов.

– Да куда там, – майор взял в руки странную консерву и начал изучать написанное на этикетке. – Геройский был дед, что уж говорить, но только особисты ему ни на грош не поверили. Особенно не жаловали тех, кто сам дернул. Как, мол? Да почему живой ушел? Не иначе, предатель, или хуже того, шпион.

– А что потом?

– Остаток войны в штрафбате отслужил. Умер, правда, паршиво.

– А это как? Немецкая пуля?

– Жди, дожидайся, – Всеволод аж скривился. – Протопал мой пращур войну без особых осложнений, хоть и заградотряд за ним шел, и жрать давали дерьмо пополам с соломой. Умер просто. Шел по двору вечером меня маленького навестить, а его в подъезде и зарезали. Вот оно, значит, как вышло. Всю войну прошагал, и жив-живехонек, а тут пара ублюдков за четвертной в кармане.

– И вода, опять вода, – постарался переменить грустную для товарища тему Семен. – Что им, других локаций не нарисовать?

– А ты бы предпочел голым задом да в жерло вулкана? – Хел ехидно усмехнулся и продолжил копаться в будке в поисках хоть чего-то, что могло быть приспособлено в качестве оружия. Чем дальше продолжались поиски проводника, тем мрачнее тот становился. – Худо дело, – наконец, признался он, выкладывая по очереди странные находки на обозрение путешественников по электронным мирам. – Похоже, мужики, мы зэка, и не просто, а в месте отбывания заключения.

На бревна легли рядком атрибуты тюремной жизни. Заточка, сделанная из прессованной бумаги, половинка лезвия, обернутого изолентой, железные плошки, куцые ложки с зазубренными краями и куча другого хозяйственного скарба. Кроме того, нашлась и заветная коробка с информацией, обычная жестянка из-под печенья. В ней Хел обнаружил три пластика с фотографиями и записку, которую тут же и прочитал вслух.

– Вы достигли высшей точки своего испытания, и, если вы тут, до победы недалеко.

– Видали, – хвалит, тварь, – Курехин зло сплюнул в воду.

– Ага, хвалит, – в тон ему повторил Семен. – Я бы его тоже похвалил, вон той бритвой, да по горлу.

– Заткнитесь, уважаемые, – прокашлялся в кулак проводник. – Тут, может, про жизнь вашу написано, а вы убийство первой степени планируете.

– Читай уж, – грустно махнул рукой Всеволод. – Что там эта крыса настрочила?

– Читаю. Мир, как вы могли заметить, переродился. Изменилось многое, в том числе и пенитенциарная система. Вам надо выжить, сохранить человеческое лицо, и только когда порог испытаний, установленный системой, будет пройден, откроется новый переход. Удачи, и не скучайте.

Взвыли сирены. Откуда ни возьмись – и тумана ведь этого не было, а как ниоткуда – выскочил полицейский катер и, сверкая проблесковыми маячками, устремился к потерпевшим крушение.

– Помощь? – нахмурился Семен, но умудренный в таких делах проводник только покачал головой.

– Осужденные, – взревел громкоговоритель на борту судна, – оставайтесь на своих местах и не пытайтесь покинуть точку сбора. Вас конвоируют по месту дальнейшего отбывания наказания.

Люди на бору катера, ощетинившись стволами, хмуро наблюдали, как плот подтаскивают баграми к борту и сбрасывают веревочную лестницу. Что-то сверкнуло, ухнуло, и все военные поспешно надели респираторы.

– Травят, – Всеволод тяжело опустился на бревна утлого средства передвижения. – Не потонем тут, так… – договорить он не успел. Сознание покинуло майора, и наступила долгожданная, уютная и такая желанная тишина.