Артур Кларк - Молот Господень

– Ну, по крайней мере он действительно дожил до того, чтобы увидеть, как сюда добрались люди! Но, после того как мы ушли из Дисней-Марса, я не могу отогнать от себя мысль – а не поступаем ли и мы точно так же, разрушая то, что создали?

– Никогда не думал, что услышу подобное от истинной дочери Марса. Но мы не только разрушаем. Мы создаем… Боже!

– В чем дело?

– Это как раз навело меня на мысль о Кали. Она ведь не только богиня разрушения. Из обломков старого она еще и создает новый мир.

Последовала долгая пауза.

– Это именно то, о чем твердят нам Возрожденные. А ты знал, что они основали миссию прямо здесь, в Порт-Лоуэлле?

– Да они же безобидные сумасшедшие. Не думаю, что причинят кому-нибудь беспокойство. Счастливых снов, дорогая. И в следующий раз, когда мы пойдем в Дисней-Марс, возьмем с собой Мартина – я обещаю.

Роберту Сингху не чем было особенно заняться во время скоростного перелета Деймос/Марс – Европа/Юпитер, разве что изучать то и дело меняющиеся планы на случай аварийной ситуации, которые непрерывно направлял ему Космический патруль, да знакомиться с новыми членами своей команды.

Торин Флетчер, старший инженер с кораблестроительного завода на Деймосе, возглавит операцию по заправке, когда состыкованный комплекс «Голиаф»/«Атлант» будет доставлен на орбитальную заправочную станцию на Европе. Десятки тысяч тонн водорода, которые следует закачать на борт, будут в виде шуги – смеси льда с жидкостью – с плотностью выше, чем у однородной жидкости, а потому требующей меньше пространства для хранения. Но даже в этом случае суммарный объем более чем вдвое превышал габариты злополучного «Гинденбурга», чья гибель в огне положила конец непродолжительной эпохе эксплуатации транспортных средств легче воздуха – по крайней мере на Земле. Небольшие грузовые дирижабли частенько использовались на Марсе и хорошо зарекомендовали себя при проведении исследований верхних слоев атмосферы Венеры.

Флетчер был горячим приверженцем дирижаблестроения и делал все возможное, чтобы обратить в свою веру Сингха.

– Когда мы начнем осваивать Юпитер по-настоящему, – говорил он, – а не будем просто бросать на него зонды, вот тогда дирижабль снова займет подобающее ему место. Конечно, поскольку в атмосфере присутствует в основном Н2, это должен быть дирижабль, заполненный горячим водородом. Совсем не проблема! Представляете себе – прогулка вокруг Гигантского Красного Пятна!

– Нет уж, спасибо, – ответил Сингх. – При гравитации, в десять раз превышающей гравитацию на Марсе, что-то не хочется.

– Земляне могли бы летать лежа. Или на надувных матрасах, заполненных водой.

– Но к чему столько хлопот? Там нет твердой поверхности – приземлиться негде. Роботы и так могут делать все, что нам угодно, без риска для человека.

– Это как раз тот самый аргумент, который пускали в ход в начале космической эры. И теперь посмотрите, где мы находимся! Мужчины и женщины будут путешествовать на Юпитер, потому что… э-э-э… просто потому, что он есть. А если вам не нравится Юпитер, как насчет Сатурна? Почти та же гравитация, что и на Земле, и только подумайте, какой пейзаж! Круиз в высокие широты, где можно любоваться кольцами. Когда-нибудь это станет главной приманкой для туристов.

– Легче подключиться к Мыслителю. Все удовольствия – и никакого риска.

Флетчер расхохотался, поскольку Сингх привел известный девиз.

– Вы, конечно, так не думаете.

Что правда, то правда, но у Сингха не было ни малейшего намерения соглашаться. Элемент риска составлял то, что отличало реальность от ее имитаций, какими бы совершенными они ни были. И готовность рискнуть – даже пойти риску навстречу, если он оправдан, – придавала вкус жизни и делала ее осмысленной.

Еще один из пассажиров, направляющихся на Европу, страстно увлекался делом, казалось бы, даже более там неуместным, чем аэронавтика, а именно глубоководными погружениями. Европа была единственной планетой во всей Солнечной системе, за исключением Земли, которая могла похвастаться наличием океанов, правда закованных в ледяной панцирь, что предохраняло их от воздействия космоса. Тепло, выделяемое колоссальными гравитационными потоками Юпитера – эти же силы порождали вулканическую активность на соседнем спутнике Ио, – не давало океанам промерзать до дна.

А где жидкая вода, там надежда на жизнь. Доктор Рани Виджератне потратила двадцать лет на исследование глубоководной зоны Европы как сама лично, так и при содействии роботов-зондов. Хотя она ничего не обнаружила, это ее не обескуражило.

– Я уверена, она там есть, – говорила Рани. – Я только надеюсь, что смогу обнаружить ее прежде, чем туда переберутся какие-нибудь земные микробы, выползшие из нашего космического мусора.

Доктор Виджератне была также весьма оптимистично настроена относительно перспектив существования жизни и гораздо дальше от Солнца – в гигантском кометном облаке далеко за Нептуном.

– Там есть все: вода, углерод, азот и все остальные химические элементы, – любила повторять она. – Причем в количествах, в миллионы раз больших, чем на планетах. И там должна быть радиоактивность, а это означает тепло и высокую скорость эволюции. Глубоко внутри комет условия могут оказаться идеальными для зарождения жизни.

Было жаль, что доктор высадится на Европе, а не продолжит свой путь до Кали. Ее благожелательные, но беспощадные дискуссии с профессором сэром Колином Дрейкером, членом Королевского общества, являли собой целый спектакль для остальных пассажиров. Выдающийся астрогеолог был единственным ученым, оставшимся на борту из первоначального состава «Голиафа», поскольку пользовался достаточной известностью и мог позволить себе игнорировать любые приказы покинуть корабль.

– Я знаю об астероидах больше, чем любой из ныне живущих, – приводил он неоспоримый аргумент. – А Кали – самый значительный из астероидов за всю историю. Я хочу подержаться за него – в качестве подарка самому себе к своему столетнему юбилею. И на благо науки, разумеется.

Что касалось кометных форм жизни, о которых твердила доктор Виджератне, у него не было ни малейших сомнений.

– Чепуха! Хойл и Викремасингхе предполагали это более столетия назад, но никто не воспринял их всерьез!

– Ну а сейчас пришло время взглянуть на это иначе. Поскольку астероиды – некоторые из них, во всяком случае, – мертвые кометы, искали вы когда-нибудь там ископаемые остатки? Эта идея может оказаться заслуживающей внимания.

– Честно говоря, Рани, я могу придумать гораздо лучшие способы убить время.

– Эх вы, геологи! Иногда мне кажется, что вы все сами ископаемые! Вспомните, как вы насмехались над бедным Вегенером с его теорией дрейфа материков, а когда он благополучно скончался, стали молиться на него!