Грег Иган - Рассказы [Компляция]

Это был самый впечатляющий гол Маргит.

С радостным криком Езкиель бросился к ней. Обхватив ее руками, он забросил Маргит к себе на плечо, а она смеялась. Потом подошел Джамиль, и они соорудили из скрещенных рук подобие трона. Нахмурившись, она сказала:

— Тебе радоваться нечему, ты же из проигравшей команды.

С приветственными криками их окружили остальные игроки, и все направились вниз, к реке. Нервно оглядевшись, Маргит спросила:

— Что это? Мы же еще не завершили матч?

Пенни сказала:

— Сегодня мы решили закончить игру пораньше. Считай это приглашением. Мы хотим, чтобы ты поговорила с нами. Мы хотим узнать все о твоей жизни.

Сдержанность Маргит начала рушиться. Она стиснула плечо Джамиля. Тот шепнул:

— Скажи только слово, и мы опустим тебя на землю.

Маргит не стала шептать; жалким голосом она выкрикнула:

— Что вам еще нужно от меня? Я выиграла для вас этот матч! Чего еще вам от меня нужно?

Джамиль помертвел. Остановившись, он приготовился к тому, чтобы спустить ее на землю, приготовился отступить, но Езкиель остановил его руку.

Обращаясь к Маргит, Езкиель сказал:

— Мы хотим охранять твои границы. Мы хотим быть рядом с тобой.

Кристи добавила:

— Мы не можем испытать пережитое тобой, но мы хотим понять тебя. Настолько, насколько сумеем.

Заговорила Джореси, потом Йанн, Наркиза, Мария, Халида. Плачущая Маргит смортела на них в смятении.

Джамиль сгорал от стыда. Он похитил ее, он унизил ее. Теперь она оставит Ноезер, убежит в новое изгнание, еще более одинокое, чем прежде.

Когда высказались все, воцарилось молчание. Маргит трясло на своем троне.

Джамиль уставился в землю. Он не мог уже поправить сделанное:

— Теперь ты знаешь наши желания. Не сообщишь ли нам свои?

— Отпустите меня.

Джамиль и Езкиель повиновались.

Маргит оглядела своих напарников и противников… Своих детей, собственное творение, своих будущих друзей.

И сказала:

— Я хочу спуститься с вами к реке. Мне семь тысяч лет, и я еще не научилась плавать.

Недели через две после своего четырнадцатого дня рождения, когда стремительно приближалось время сбора урожая сои, Линкольн начал видеть яркие сны о том, будто он уходит с фермы и направляется в город. Ночь за ночью он видел себя собирающего запасы в дорогу, подходящего к шоссе и едущего на попутках в Атланту.

Впрочем, во сне у него возникали всевозможные проблемы, и каждую ночь, тоже во сне, он пытался их решить. Кладовая, разумеется, будет заперта, поэтому он разработал план, как добыть инструменты, чтобы ее вскрыть. Территорию фермы охраняли датчики, и во сне он придумывал способы, как их обойти или отключить.

И даже когда во сне у него получался вроде бы подходящий сценарий, при свете дня в нем выявлялись явные проколы. Например, прутья решетки, перекрывающей канаву под оградой, были слишком толстыми для кусачек, а на сварочной горелке оказывался биометрический замок.

Когда начался сбор урожая, Линкольн подстроил так, чтобы в комбайн попал большой камень, а потом вызвался устранить повреждение. Он все тщательно и аккуратно сделал под присмотром отца и, получив ожидаемую похвалу, ответил заранее придуманной фразой, надеясь, что в ней прозвучит благородная смесь гордости и смущения:

— Я уже не мальчишка. И могу справиться с горелкой.

— Верно.

Отец, похоже, на миг смутился, затем присел на корточки, включил электронику горелки в режим администратора и добавил отпечаток пальца Линкольна в список пользователей.

Линкольн стал ждать безлунной ночи. Сон все повторялся, нетерпеливо ворочаясь внутри черепа, отчаянно стремясь воплотиться. Когда желаемая ночь настала и он босиком вышел из своей комнаты в темноту, у него возникло чувство, будто он наконец-то играет роль в давно отрепетированном спектакле, и скорее даже не в спектакле, а в каком-то хитроумном танце, захватившем каждый мускул его тела. Сперва он отнес ботинки к задней двери и оставил их возле ступенек. Затем отправился с рюкзаком к кладовой и распихал одолженные инструменты по разным карманам, чтобы они не бренчали. Петли двери в кладовую были прикреплены изнутри, но Линкольн заблаговременно отметил их расположение, сделав перочинным ножом царапины на лаке, которые потом тренировался отыскивать на ощупь. Мать стала запирать дверь туда уже много лет назад, после полуночного налета Линкольна и его младшей сестры Сэм, но все же это была кладовая, а не сейф с драгоценностями, и шило с легкостью пронзило дерево, в конце концов обнажив кончик одного из шурупов, крепящих петлю. Сперва Линкольн пустил в ход плоскогубцы, но не смог ухватить шуруп, чтобы провернуть его, однако у него имелась в запасе придуманная во сне альтернатива. С помощью шила он отковырял еще немного дерева, потом насадил на резьбу шурупа маленькую гаечку и торцовым ключом провернул гайку вместе с шурупом. Вывинтить шуруп он, конечно, не смог, но зато ослабил его сцепление с деревом. Он снял гайку и поработал плоскогубцами, а после нескольких ударов молотка через торцовый ключ шуруп выпал из древесины.

Он повторил эту процедуру еще пять раз, освободив обе петли, потом навалился на дверь, держа ее за ручку, пока язычок замка не вышел из паза.

В кладовой было совершенно темно, однако Линкольн не рискнул включать фонарик и отыскал все, что ему требовалось, по памяти и на ощупь, наполнив рюкзак провизией на неделю. «А потом?» Во сне он никогда об этом не задумывался. Может быть, он найдет в Атланте друзей и те ему помогут. Идея ему понравилась, словно это была истина, которую он вспомнил, а не оптимистичное предположение.

Мастерская была тоже заперта, но Линкольн оставался достаточно тощим, чтобы протиснуться сквозь дыру в задней стене, так давно заваленную хламом, что отец собирался заняться ею в последнюю очередь. На сей раз Линкольн рискнул, включил фонарик и направился прямиком к сварочной горелке, вместо того чтобы нащупывать путь во мраке. Просунув горелку в дыру, он не стал тратить время, устанавливая на место гнилые доски, скрывавшие этот вход. Заметать следы смысла не было. В любом случае родители обнаружат его исчезновение через несколько минут после того, как проснутся, поэтому сейчас для него важнее всего была скорость.

Обувшись, он направился к канаве. Во дворе к нему подбежала их немецкая овчарка Мелвилл и принялась лизать ему руку. Линкольн остановился и несколько секунд поглаживал пса, потом твердо приказал ему вернуться к дому. Пес печально вздохнул, но подчинился.

В двадцати метрах от ограды Линкольн залез в канаву. До ее перекрытой секции оставалось еще несколько метров, но он сразу присел на корточки и медленно двинулся вперед, укрываясь от взгляда охранных датчиков. Горелку он держал под мышкой, стараясь уберечь ее, сохраняя от влаги. Самого его вода волновала мало. Ботинки намокли и стали тяжелыми, но Линкольн не знал, что таит в себе канава, поэтому предпочел остаться в промокших ботинках, чем порезать ногу ржавой железякой.