Грег Иган - Рассказы [Компляция]

Женщина говорит:

— Мистер Лоу, я доктор Тайлер, ваш невролог. Как вы себя чувствуете?

— Как чувствую? Как будто под потолком вишу.

— У вас еще кружится голова после наркоза?

— Нет! — Я едва удерживаюсь, чтобы не заорать: «Смотрите на меня, когда я с вами разговариваю!» — но вместо этого я ровным голосом продолжаю:

— У меня не кружится голова. У меня галлюцинации. Я вижу все так, будто нахожусь под потолком и смотрю оттуда вниз. Вы меня понимаете? Я наблюдаю оттуда, как двигаются мои собственные губы, когда я сейчас говорю с вами. Я нахожусь вне своего тела, вот в эту самую минуту, прямо перед вами, — точнее, прямо над вами. Это началось в операционной. Я видел, как робот извлек пулю. Знаю, мне показалось, это был всего лишь очень подробный сон, и на самом деле я ничего не видел… но это продолжается до сих пор. И я не могу спуститься.

Доктор Тайлер твердо говорит:

— Хирург не извлекал пулю. Она не проникла в ваш череп, а только задела его. От удара кость растрескалась, мелкие осколки проникли в ткань мозга, но поврежденный участок очень мал.

Я с облегчением улыбаюсь, но тут же беру себя в руки — моя улыбка выглядит как-то непривычно застенчиво:

— Все это прекрасно. Но я по-прежнему здесь, наверху.

Доктор Тайлер хмурится (откуда я это знаю?). Она склоняется надо мной, ее лицо от меня скрыто, но информация каким-то образом достигает меня телепатия? Бред какой-то: те вещи, которые я должен «видеть» собственными глазами — те, которые я имею полное право знать, — достигают моего сознания каким-то непостижимым путем, а мое так называемое «видение» комнаты — смесь догадок и благих пожеланий — маскируется под безыскусную правду.

— Вы можете сесть?

Я медленно сажусь. Я очень слаб, но отнюдь не парализован и, неуклюже перебирая локтями и ступнями, постепенно принимаю вертикальное положение. Это усилие заставляет меня остро почувствовать каждый сустав, каждый мускул, каждую косточку — но острее всего ощущение, что все это соединено друг с другом так же, как всегда. Тазовая кость по-прежнему соединена с бедренной, и это главное, хоть «я», кажется, довольно далек пока и от той и от другой.

Тело мое перемещается, но поле зрения при этом не изменяется. Меня это уже не удивляет — с некоторого момента подобные вещи кажутся не более странными, чем то, что поворот головы влево не заставляет весь мир вращаться вправо.

Доктор Тайлер вытягивает правую руку:

— Сколько пальцев?

— Два.

— А так?

— Четыре.

Она закрывает свою руку от наблюдения с воздуха планшетом:

— А так?

— Один. Но я его не вижу, я сказал наугад.

— Вы угадали. А теперь?

— Три.

— Правильно. А теперь?

— Два.

— Все верно.

Она прячет руку от лежащего на кровати человека и показывает ее «мне», висящему под потолком. Трижды подряд я даю неверный ответ, затем верный, затем неверный и опять неверный.

Все это вполне логично: я знаю только то, что видят мои глаза, остальное чистейшее гадание. Итак, доказано, что я не наблюдаю мир с высоты трех метров над кроватью. Тем не менее спуститься мне так и не удается.

Доктор Тайлер неожиданно резким движением выбрасывает вперед два пальца, целясь мне прямо в глаза, и останавливает их почти у самого лица. Я даже не вздрагиваю — с такого расстояния это не страшнее, чем смотреть «Три простака».

— Рефлекс мигания сохранен, — говорит она, но я чувствую, что от меня ждали большего, чем мигание. Она обводит взглядом комнату, находит стул, ставит его рядом с кроватью. Потом она говорит своему коллеге:

— Принесите швабру.

Она встает на стул:

— Давайте попробуем точно определить, где, как вам кажется, вы находитесь.

Молодой человек возвращается с двухметровой белой пластиковой трубой.

— Это от пылесоса, — Говорит он. — В частном крыле нет швабр.

Джеймс держится в стороне, то и дело застенчиво поглядывая на потолок. Он начинает дипломатично проявлять беспокойство.

Доктор Тайлер берет трубу за один конец, поднимает ее кверху и принимается водить другим концом по потолку:

— Скажите мне, когда я буду приближаться к вам, мистер Лоу.

Труба угрожающе надвигается слева и пересекает поле зрения в нескольких сантиметрах от меня.

— Уже близко?

— Я… — Труба угрожающе скрежещет по потолку, и очень неприятно помогать нацеливать ее на себя.

Когда труба наконец накрывает меня, я подавляю клаустрофобию и заставляю себя посмотреть в длинный темный туннель. На его дальнем конце, в кружочке яркого света виднеется носок белой, на шнурках, туфли доктора Тайлер.

— Что вы сейчас видите?

Я описываю свои наблюдения. Неподвижно держа верхний конец, она наклоняет нижний конец к кровати до тех пор, пока не нацеливает его точно на мой забинтованный лоб и встревоженные глаза — странную светящуюся камею.

— Попробуйте… двигаться по направлению к свету, — предлагает она.

Я пробую. Скрипя зубами, скривившись от напряжения, я всеми силами стараюсь подтолкнуть себя вперед, в туннель. Обратно, в свой череп, в свою цитадель, в свою персональную комнату отбора. К трону своего эго, к якорю, на котором держится моя личность. Обратно домой.

Но ничего не происходит.

Я всегда знал, что рано или поздно получу пулю в голову. Это должно было случиться — я делал слишком много денег, мне слишком сильно везло. Глубоко в душе я понимал, что рано или поздно баланс должен быть восстановлен. И я всегда думал, что мой будущий убийца промахнется и я останусь искалеченным, лишенным речи, лишенным памяти — и буду вынужден бороться за то, чтобы снова стать самим собой, чтобы переоткрыть самого себя. Или пересоздать.

И у меня будет шанс начать жизнь сначала.

Но почему искупление оказалось облечено в такую форму?

Я легко локализую места булавочных уколов в любое место, от макушки до пяток, независимо от того, открыты ли мои глаза. И тем не менее я не заключен в пространстве, ограниченном поверхностью моей кожи.

Доктор Тайлер показывает мне-нижнему фотографии жертв пыток, смешные мультфильмы, порнографию. Я поеживаюсь от ужаса, улыбаюсь, возбуждаюсь — еще даже не зная, на что именно я «смотрю».

— Такое бывает, когда нет связи между полушариями, — размышляю я вслух. Больным показывают картинку, занимающую половину поля зрения, и они эмоционально реагируют на нее, но не в силах объяснить, что же там нарисовано.

— Ваш corpus callosum — мозолистое тело — в полном порядке, мистер Лоу. Ваш мозг не рассечен.

— Горизонтально — нет. А вертикально?

Наступает мертвая тишина. Я говорю:

— Это шутка. Что, уж и пошутить нельзя?

Я «вижу», как она записывает на своем планшете: « неадекватное беспокойство ». Невзирая на высоту, я прочитываю эти слова без усилий, но духу не хватает спросить у нее, действительно ли она их написала.