Юлий Буркин - Мама, я люблю дракона (сборник)

Мне понравилось, что Наташа после всей этой истории не ушла из своей школы (другая могла бы вообще в другой город уехать), и что, выходя из класса, она гордо держала голову, болтала с мальчиками и смеялась.

Она сразу узнала меня, что-то сказала своим, отделилась от толпы и подошла. Лицо у нее сразу стало напряженным и неприязненным:

– Ну?

– Есть разговор.

– А кто ты такая?

– Я учусь на юрфаке. Практикантка.

– А! Ну-ну. Видела я ваш суд.

– Наташа, в том-то и дело, что мне показалось, процесс шел неверно. Но, чтобы обжаловать решение, мне нужна твоя помощь.

– Ну уж нет. Все. Больше я в эти игры не играю.

– Подумай.

– И думать тут нечего. Делай что хочешь, но меня не трогай. Хватит.

Я поняла, что уговаривать ее бесполезно и спросила:

– Но ты можешь хотя бы ответить на несколько моих вопросов?

Она глянула на часы.

– Ну давай. Сейчас у нас информатика. На нее можно и не ходить.

– Где мы можем спокойно поговорить?

– Пошли.

Она провела меня по лестнице на верхний этаж, потом – выше, и мы очутились перед дверью, закрытой на висячий замок. Но оказалось, замок этот – чисто декоративный. Наташа легко сняла его, и мы прошли на школьный чердак. Она достала сигареты и закурила.

– Ну, – обратилась она ко мне, – давай свои вопросы.

– Ты после суда Мережко видела?

– Нет. Он уволился и тут не появлялся.

– Так. Где находится его фотолаборатория?

Она вздрогнула и посмотрела мне в лицо своими зелеными кошачьими глазами:

– А это зачем?

– Ты обещала отвечать.

Она помолчала. Потом объяснила свое волнение:

– Я следователю не говорила. Он меня не только одетой снимал. Голой – тоже. По-разному. Я сейчас этих фотографий больше всего боюсь.

– Тем более. Я постараюсь забрать их. Вместе с негативами. И тебе отдам.

– Хорошо. А тебе-то они зачем?

– Мне они не нужны. Но у него в лаборатории есть что-то еще…

Наташа снова испуганно глянула на меня:

– Что? – спросила она и, поперхнувшись дымом, закашлялась. Я поднялась и распахнула у нас над головой чердачное окно. При этом ощутила почему-то сильное удовлетворение, как будто сделала что-то очень важное и нужное. Просто удивительной силы самодовольство.

– Что там у него? – переспросила Наташа, прокашлявшись.

Я честно ответила:

– Пока не знаю.

– Как тебя звать?

– Вика.

– Слушай, Вика, не связывайся с ним.

– Почему? Ты что-то знаешь?

– Ничего я не знаю! – она нервно передернула плечами. – Не связывайся, и все.

– Ну, это мое дело.

Она молча разглядывала меня, потом затянулась в последний раз и, потушив недокуренную и до половины сигарету, сказала:

– Ты мне вообще-то нравишься… А он – страшный человек. Ты что, думаешь, я такая трусиха, что все это столько времени терпела и молчала? Совсем нет. Но ЕГО я боюсь до смерти. Он не совсем нормальный, что ли… Он вообще не человек…

– С чего ты взяла?

– Понимаешь, когда он… Когда мы… Короче, когда он меня трахал, у меня было такое ощущение, будто ему нужно что-то совсем другое. Что-то большее. А он никак не мог этого получить и злился на меня…

– Так чего он хотел?

– Я сама не понимаю.

– Может, он просто не кончает? Может, он больной?

– Да нет, тут у него все в порядке. Но ему этого было мало. Знаешь, как если мороженное ешь в стаканчике, но самый кайф это когда потом стаканчик об асфальт хлопаешь…

Мне надоел этот бестолковый, как я тогда посчитала, разговор, и я вернулась к прежнему:

– Где фотолаборатория, и как в нее попасть?

– На первом этаже, возле раздевалки. Попасть в нее просто: ключ у гардеробщицы.

– А она даст?

– Мне – даст. Я же в кружок записана. Там у нее на столе список под стеклом.

– Пойдем сейчас.

– Пошли.

Мы уже спускались по лестнице, когда я вдруг снова ощутила это странное чувство – острое удовлетворение, и тут же поняла не менее странную его причину: отчего-то так обрадовало меня то, что Наташа забыла запереть дверь на чердак и даже не прикрыла ее. Но заморачиваться этим я не стала.

Оказалось, в лаборатории работают сейчас какие-то мальчишки-кружковцы. Тогда, по моей просьбе, Наташа сказала тете Наде (гардеробщице), что придет туда заниматься часов в восемь, и та пообещала дать ей ключ, но не больше, чем на час: в девять она запирает пустую школу.

Я решила остаться в лаборатории до утра – искать разгадку к тайне лысого влюбленного Мережко, которую, если верить Годи, там можно было найти. Тем паче, больших неудобств я там ощутить не должна: Наташа на мои вопросы ответила, что там есть диван и есть телефон. Все, что мне нужно.

Ну, а дальше все шло как по маслу: я двинула на занятия, а к восьми подошла к школе, где меня ждала Наташа. Она взяла ключ, отперла лабораторию и, выждав момент, когда тетя Надя отлучилась на уборку верхних этажей (по совместительству та еще и техничка), выскочила на улицу и провела туда меня.

Я сразу позвонила маме и сказала, что остаюсь ночевать у Инки. Потом позвонила Инке и попросила, чтобы она, если мама позвонит, сказала, что я у нее, но уже сплю. После этого позвонила Виктору (чтобы не беспокоился) и минут десять мы проворковали с ним. Я рассказывала ему, что сильно сегодня устала, что решила пораньше лечь спать, что уже лежу в постели. Потом по его нескромной просьбе подробно описала ночную рубашку, якобы на мне надетую, а так же и ее содержимое, переглядываясь и перемигиваясь с Наташей.

Тщательно обследовать лабораторию я решила ночью, когда тетя Надя уже ляжет баиньки. Хорошо, что тут все изолировано от света, и если включить электричество, это невозможно заметить ни с улицы, ни из коридора. А пока что я устроилась поспать на диванчик («Меня мутит от одного его вида», – призналась Наташа). Она погасила свет, пообещав зайти за мной рано утром, заперла дверь снаружи и пошла отдавать ключ.

А я, свернувшись калачиком, сладко уснула. Обожаю спать на новом месте.

Проснулась я от противного громкого скрежета. Вокруг стояла такая темнотища, что я даже не сразу въехала, открыла я глаза или нет. Потом я сообразила, где нахожусь и тут же похолодела от охватившего меня ужаса. Я поняла, что означает этот скрежет: кто-то пытается взломать дверь.

И вот на этом страшном месте я остановлюсь, потому что очень устала писать. По-моему, я еще не делала в дневнике такой длинной записи, а про то, что было дальше еще писать и писать. Самое жуткое еще впереди. Так что сейчас я ложусь спать, а завтра с утра сразу сяду и продолжу.

Годи озадачил меня странным вопросом:

– Андрей, вы в детстве, когда мороженное ели, любили стаканчиком об асфальт хлопать?

– В детстве это все любят.

– Мне, понимаете ли, трудно судить. Детство я провел в деревне, а там нас мороженным особо не баловали. А вот скажите, если вам мороженное не нравилось, вы стаканчиком хлопали с тем же удовольствием или с меньшим? Или с большим?