Рэй Брэдбери - Ночной звонок

— Ложь… — старик прислонился спиной к стенке телефонной будки. Глаза его застыли, он ничего не видел. — Это ты, Бартон, ты смеешься надо мной и снова лжешь мне!

— Здесь капитан Рокуэлл. Мы только что сели. В Нью-Чикаго. Где вы находитесь?

— В Грин-Вилла, — произнес он задыхаясь, — в шестистах милях от вас.

— Слушайте, Бартон, вы можете приехать сюда? У нас тут не все в порядке с ракетой, требуется ремонт. Вы можете приехать, помочь нам?

— Да, да!

— Мы в поле за городом. Вы к завтрашнему дню доберетесь?

— Да, но…

— Что?

Старик погладил ладонью телефон.

— Как там Земля? Как Нью-Йорк? Война закончилась? Кто сейчас президент? Что там вообще делается?

— Приезжайте, у нас еще будет масса времени поболтать.

— Там все в порядке?

— Да.

— Слава Богу. — Старик повесил трубку и выбежал.

Они там, после стольких лет, — это невероятно! — люди, подобные ему, и они увезут его к Земле, к ее морям, небесам и горам!

Он завел мотор. Он будет гнать машину всю ночь. Стоит рискнуть, чтобы увидеть людей, пожать им руки, снова услышать их голоса.

Этот голос. Капитан Рокуэлл. Нет, это не голос Бартона сорокалетней давности. Такой записи он никогда не делал. Или сделал? Во время очередного приступа депрессии, с цинизмом, сопутствующим состоянию опьянения, — разве тогда, однажды, не сделал он эту «фальшивую» запись «фальшивого» прибытия на Марс ракеты с синтетическим капитаном и воображаемой командой на борту? В бешенстве он дернул головой. Нет. Мнительный болван! Нашел время для сомнений. Он будет мчаться вровень с лунами Марса, не останавливаясь, всю ночь!

И взошло солнце. Он устал, сердце при каждом ударе словно проваливалось, пальцы едва держали руль. Но его подбадривала мысль об одном — последнем — телефонном звонке. Алло, Бартон молодой, говорит старый Бартон. Сегодня я улетаю на Землю. Я спасен! Слабая улыбка озарила его лицо.

Он въехал в тенистые пределы Нью-Чикаго на закате солнца. Выйдя из машины, он стоял, напряженно вглядываясь в площадку для посадки ракет, и тер кулаками покрасневшие глаза.

Поле было пусто. Никто не спешил ему навстречу. Не жал ему руку, не кричал, не смеялся.

Он почувствовал, как взбунтовалось его сердце. Он знал: сейчас перед глазами встанет чернота и появится ощущение, будто проваливаешься в разверстые небеса. Он заковылял к офису.

Там, внутри, аккуратным рядком притаились шесть телефонных аппаратов.

Он поднял тяжелую трубку.

Голос сказал:

— А я все гадал, доберешься ты живым или нет.

Старик молчал.

Голос продолжал:

— Капитан Рокуэлл докладывает. Будут приказания, сэр?

— Ты! — простонал старик.

— Как сердечко, старина? Так или иначе, но я должен был уничтожить тебя. Чтобы самому остаться в живых. Если записи вообще можно назвать живыми.

— Я выйду сейчас отсюда… — ответил старик. — Я плевать на тебя хотел… И все тут вокруг взорву, пока не убью тебя.

— Сил не хватит. Думаешь, почему я заставил тебя проделать такой длинный путь да на такой скорости? Это была твоя последняя прогулка.

Старик почувствовал, что сердце застучало с перебоями. Ему никогда не добраться до других городов. Война проиграна. Он опустился на стул и застонал. Он поглядел на пять других аппаратов. Они зазвонили все вместе, как по команде. Целое гнездо омерзительных визжащих птенцов. Автоматические приемники включились с резким хлопком.

Офис наполнился голосами.

— Бартон! Бартон! Бартон!

Он сжимал в руках телефон, он душил его, а трубка хохотала над ним. Он ударил аппарат. Потом еще раз — ногой. Он скрутил в пальцах провод, словно серпантин, и разорвал его. Аппарат упал.

Он разбил еще три телефона. И тут вдруг наступила тишина.

В этот момент его тело словно осознало нечто такое, что долго скрывало само от себя. Это нечто в мгновение ока навалилось на его кости. Плоть его век опала, превратившись в лепестки цветов. Рот пересох. Мочки ушей стали таять, как воск. Он схватился обеими руками за грудь и рухнул лицом вниз. Сердце не билось.

Прошло время. Зазвонили два уцелевших телефона.

Где-то щелкнуло реле. Оба голоса замкнуло друг на друга.

— Алло, Бартон?

— Да. Бартон?

— Мне двадцать четыре.

— А мне двадцать шесть. Мы оба молоды. Что стряслось?

— Понятия не имею. Слушай!

В комнате стояла тишина. Старик не шевелился. В разбитое окно дул ветер. Воздух был холоден.

— Поздравь меня, Бартон. Сегодня мне двадцать шесть!

— Поздравляю!

И оба голоса затянули песню. Какую поют на днях рождения. Песня вылетела в окно и тихо-тихо зазвучала на улицах мертвого города.

Перевел с английского С. НИКОЛАЕВ