Михаил Успенский - Райская машина

– А что? Мой жизненный путь был сложен и противоречив…

Для меня так слишком сложен, подумал я, а вслух сказал:

– Что-то меня в сон клонит…

– Э! Я тебя для чего – спать сюда посадил? – возмутился водила. – Я тебя посадил, чтобы ты сам мне спать не давал, а то заеду куда-нибудь промежду сосен, тогда узнаешь!

– Да разве этой казарме на колёсах что-нибудь сделается? – сказал я восхищённо.

– Уес, машина – зверь! Чистый Ларошфуко! – согласился Денница. – «МАЗ» семь девять ноль семь, и обошёлся он мне, ты не поверишь, в ящик спирта. Главное – вовремя выставить! Из самого Алдинска перегоняю – на баржу не взяли, представляешь? Ни за какие бабки. Сэкономил… Зато тюнинг влетел в копеечку. Я сперва-то собирался на платформе металлолом возить, вот эти самые опоры, да какая-то сволочь в Крайске для этого дела дирижабли приспособила…

Уж я-то знал, кто эта сволочь. Жива, выходит, «Фортеция»! А Панин – сукин сын. Лишь бы с ним ничего не случилось – башку оторву…

– А теперь?

– А теперь туристов буду по тайге катать. Знаешь, сколько сейчас в Крайске иностранцев?

– А как же ЛЭП? Как электричество передают?

– Борода, я же тебе не электрик! Значит, передают как-то, проводок у них такой тоненький, нанохренический, что ли, без потерь прямо к потребителю. Или под землёй… Как ещё сказать? Ты вроде грамотный. Сколько же ты годков в тайге сидел? Ладно, ладно, это твоё дело. Но неужели нынче на зоне политинформации нет или как она там у вас называется?

Я развёл руками. Вот доставит он меня прямо в ментовку… Денница Светозар Богданович…

– Ну, не в бегах я, не в бегах! Был бы я в бегах, так давно бы тебе заточку в бочару пристроил и сам рулил. Учёный я. Историк…

– На зоне кого только нет, – покосился Денница. – Учёный… Я вот даже патентоведа одного там знал… – и осёкся.

Я хлопнул его по плечу и понимающе расхохотался, перехватив инициативу:

– Не боись, капитан! Прорвёмся! Не такие зароды метали! Но всё-таки зря ты карабин убрал. Раньше здесь, помнится, медведей было полно. Да какие ушлые! Сюда, на ЛЭП, из города по малину ездили. Так медведь подождёт, пока бабы полные вёдра да короба наберут, а потом встанет на дыбки и выйдет. Бабы всё побросают – и бежать. Он же спокойно ягоду из вёдер выгребает лапой и жрёт. А короба грызёт вместе с фанерой – это ему как пирог с малиной…

– Ты, выходит, крайский?

– Выходит, так.

– А чего в тайгу полез?

Сказать я ему не сказал, а вспоминать начал. И вдруг понял, что думаю о себе как о совершенно постороннем человеке… Словно тот мужик из анекдота, что перед исполнением супружеского долга колотится башкой об стену и приговаривает: «Чужая, чужая, чужая…»

…Было бы непросто объяснить капитану, зачем Мерлин полез в тайгу.

Неприятности начались прямо с нового учебного года.

Мерлин стоял возле доски и с помощью указки пытался внушить студентам, что «боярские дети» – вовсе не дети бояр.

Дверь приоткрылась, и в аудиторию просунулось востренькое лицо мадам Бедокур – секретарши проректора.

– Роман Ильич! Заканчивайте! Сейчас тут встреча с владыкой будет! Никому не расходиться!

Мадам Бедокур принадлежала к особому типу секретарш – такая на вид, чтобы ни жена, ни люди и подумать не могли чего худого. Однажды вечером в парке её хотели изнасиловать какие-то хулиганы, но побоялись. Поэтому ей оставалось только совращать самых слабых духом истфакеров.

– Анна Прохоровна! – взвился Мерлин. – У меня ещё целый академический час!

Студенты недовольно загалдели – они были согласны даже на владыку, лишь бы не на Русь пятнадцатого века. Истфакеры в основном были платные, так что Мерлин читал для немногих. Но этими немногими он дорожил.

– Вы будете объясняться с Петром Кузьмичом! – пригрозила мадам Бедокур и пропала.

Но Пётр Кузьмич так и не появился – видно, учёл тяжёлый мерлинский характер и подыскал иную аудиторию.

На другой день строптивого преподавателя вызвал декан Прянников и сказал:

– Ты зачем, Рома, нас подставляешь? Зачем, не побоюсь этого слова, противопоставляешь? Мало того, что на учёном совете вы владыку на докторскую степень опрокинули, так ты ещё демонстративно…

– Тогда бери его в штат и дай часы! – рявкнул Мерлин. – У нас не Сорбонна времён Абеляра, и философия пока что не служанка богословия!

– Какая философия? Ты же историк!

Насколько хорошим и свойским мужиком был Прянников в поле, на раскопках, настолько же мерзкий вышел из него администратор.

– Не Сорбонна… Вот и очень плохо, что не Сорбонна, – сказал декан. – Кстати, поступила рекомендация – вычисли среди своих студентов тех, которые зачаты постом.

– Чем? – не поверил Мерлин.

– Постом, – смутился Прянников. Способность смущаться у него ещё сохранилась, хоть и остаточная. – Возьми в кадрах все даты рождения и отсчитай назад девять месяцев. Потом возьми церковный календарь и сопоставь. Великий пост отметь особо…

– Заче-ем? – простонал Мерлин.

– Кто бы знал? Так надо, и всё.

– Отчислять будем детей греха? Даже платников?

Декан замахал ручками:

– Об отчислении пока речь не идёт. Просто отметь.

– Добро, – сказал Мерлин. – А вычислять по старому стилю или по новому? И как быть с семимесячными? Погрешность-то серьёзная! Неужели – «Недоноски, поднимите руку?»

Прянников глубоко задумался. Таких тонкостей он себе и представить не мог – у них в нижнем палеолите привыкли иметь дело с десятками тысяч лет, а не с жалкими неделями.

– Вечно ты всё усложняешь и, не побоюсь этого слова, опошляешь, – сказал он наконец. – Почём я знаю? Сказано – духовность повышать… И ещё сказали – абортов у нас много. И вообще студенты уже внаглую на занятиях кокс нюхают…

– У меня не нюхают, – высокомерно сказал Мерлин. – И абортов не делают. Во всяком случае – на занятиях…

– Ну, как знаешь, – грозно сказал Прянников. То есть это он думал, что грозно. На самом-то деле – противно пискнул.

Потом выступил Мерлин на учёном совете – именно что «выступил». После этого на него стали коситься успешные коллеги и набожные студенты. А сочувствующие шептали: «Рома, не трожь святое – вонять не будет!»

Дело шло к увольнению.

Но это была ещё не беда, а жалкое предвестие.

Дня через два поздно вечером в одинокое жилище Мерлина приехал Панин Сергей Петрович. Не побрезговал великий Лось, не пощадил драгоценного своего времени.

– Какими судьбами такие люди? – обрадовался Мерлин.

– Засада, Колдунович, – сказал Панин и, не раздеваясь, прошёл в гостиную. Там он с трудом втиснулся в кресло. По пути умудрился своротить какую-то тумбочку – даже в опустевшей после хозяйского развода квартире не хватало ему простора. Зазвенело нечто хрупкое.