Ника Батхен - Поденки [СИ]

— Да, сэр! — улыбнулась Таня.

— Вам ещё что-нибудь нужно?

— Да, сэр. Облегчённый рюкзак. Концентраты. Контейнеры для образцов. Плёнки на 800 и 1600. Шоколадку, а ещё лучше термос горячего шоколада. Пару десятков сильнопахнущих и плотно закрытых веществ — от нашатыря до апельсинов и, — Таня демонстративно принюхалась, — одеколона «Счастливая звезда». Образцы всех пряностей, какие есть на камбузе. И одноразовые перчатки. Попробую составить словарь запахов. Кстати напомните всем про рыбу.

— Хорошо. Завтра в это же время прибудет катер. Очень прошу вас — ежедневно давайте отчёты.

— Тогда бумагу и ручку, — Таня поморщилась. — Буду записывать. А вы — расшифровывать мои записи.

— Нет спасибо, — рассмеялся командор. — Всё, я полетел. Благодарю от имени космофлота, мисс Татиана Китаева…

Командор щёлкнул каблуками и отдал честь. «Как генерал перед строем» — улыбнулась про себя Таня и тоже отсалютовала.

Катер прибыл спустя минуту. Пилот спустил трап, и командор легко поднялся вверх по ступенькам. Смотреть на сильные ладони, без перчаток хватающиеся за тросы, было холодно. Грин обернулся, ещё раз, глянул на Таню, и шкодным жестом сложил пальцы колечком — всё будет ок! Люк закрылся. Девушка осталась одна, её уже познабливало — мороз снова крепчал, к тому же дул резкий ветер. Даже комм как будто замерз, и шарик крутился медленнее.

— Мацумото?

— Сумасшедшая русская! Рад слышать тебя живой, — голос у японца был медленный, чуть отстранённый, но такой же невозмутимый. — Ты вернулась?

— Нет. Сижу в пещерах, учу гусениц говорить «чёртов янки», — Таня фыркнула. — Как ты?

— Док ворчит — мол, ещё семь сантиметров и ему бы не пришлось отрезать мне ноги, катер сделал бы операцию за него. А так есть шансы, что ты не избавишься от меня до конца экспедиции.

— Может быть, это мне повезёт избавить достопочтенного самурая от своего общества?

— Не шути так. Смерть может прийти в любой день, и приход её следует встречать с радостью… но пусть лучше она не торопится. Как успехи?

— Пустяки, — беззаботно прощебетала Таня. — Так, мелочи. Выяснила, что гусеницы разумны, рисуют, разговаривают запахами и жестами. Нашла залежи хлопчатого кварца. Помирилась с командором. Ничего особенного.

Мацумото расхохотался и вдруг замолчал. Из шарика комма доносилось его тяжёлое, прерывистое дыхание.

— Что с тобой?

— Пустяки, — выдохнул Мацумото. — Железяка мигает, что мне пора отдохнуть. Возвращайся скорей, Таня-тян. Отбой.

— Сайонара! — сказала Таня и прижала к щеке шарик комма.

Внизу у озера ничего не изменилось. Негаснущий тусклый свет, тихая вода, снующие туда-сюда, беззаботно плещущиеся в волнах, сохнущие на берегу гусеницы. Хозяева бесценных сокровищ по-прежнему вежливо игнорировали Таню. По счастью они игнорировали и фотоаппарат. Таня решила, что надо бы отснять серию наиболее распространённых жестов, а потом попробовать их растолковать.

Купание красных гусениц завершилось. Последние шесть кадров ушли в минуту. Всё-таки привычка к фотобоксам портит руку — зная, что можно выбрать удачный кадр из полусотни или полутысячи, не всегда успеваешь схватить один-единственный и отвыкаешь экономить драгоценную плёнку. Упаковав камеру в кофр, Таня села на камушек, так чтобы любоваться падающим из-под купола и медленно тающим снегом, и ничтоже сумняшеся съела второй дневной рацион. Разнообразить его кулинарией из кладовых гусениц она больше не рискнула. Что-то подсказывало — начиная с завтрашнего дня навалится целая куча задач, целей и всевозможных необходимых дел. А сегодня хотелось просто позволить себе расслабиться, понаблюдать за гусеницами, подумать о них и не только…Сан-Хосе бы остаток жизни отдал, лишь бы денёк-другой погостить в этих пещерах. А ещё лучше остаться здесь лет на десять, изучая, как пахнут друг на друга и шевелят педипальпами инопланетные твари.

Таня вспомнила гордого, насмешливого Риверту, тяжёлый взгляд и недобрую улыбку, привычку складывать кусудамы из салфеток, болезненное чутьё на всякую несправедливость. Он вечно лез в споры, подкалывал, язвил, сцеплялся со всеми от командора до Сан-Хосе — лишь бы вытащить истину. И оказывался прав куда чаще, чем думал наставник. Они были похожи, словно отец и сын. У Тани никогда не получалось так глубоко вникнуть в мысль и продолжить её. Она оставалась верной опорой, маленькой радостью старика, но никак не преемником — и даже не обижалась, в очередной раз ощущая стену, разделяющую «настоящих учёных» и заурядную ассистентку. С гусеницами ей повезло, не больше. А Риверта точно знал, как строить коммуникацию и трактовать поведение негуманоидов, на что следовало бы обращать внимание. Он мог предусмотреть всё…Кроме проклятой рыбы. Смерть паршивая штука, и что самое скверное, её уже не отменишь.

Носком ботинка Таня вывела на песке «Ри-вер-та», потом медленно стёрла надпись.

Остаток вечера ушёл на сбор кристаллов с берега озерца — их, волшебно красивых в тусклом свете и прозрачной воде, нашлось не так уж и мало — больше полусотни, к вящей радости господина командора. На ночлег она устроилась в той же пещере молодняка, что и в прошлый раз. Там было сумрачно, душно и шумно. Маленькие гусеницы ворочались и шуршали, откуда-то сверху громко капала вода. Таня тоже ворочалась, камни казались ей жёсткими, мышцы ныли, и сон не шёл. Остро захотелось на свежий воздух, на холодный простор, бежать по равнине, падать с размаху в белое одеяло и подниматься, стряхивая снежинки с волос. Чтобы приманить дрёму, Таня вспомнила Кольриджа — в колледже они учили наизусть эти стихи:

Иногда ей удавалось заснуть, представляя себе роскошный дворец Хубилая, анфиладу роскошных, устланных коврами комнат, красавцев леопардов на мягких диванах и прелестных рабынь, укутанных в голубые шелка. Прошло почти два часа, снаружи была ночь и по корабельным часам тоже была ночь. Детёныши давно уже лежали смирно. Как-то слишком смирно, вдруг подумалось Тане. Запах воздуха вдруг изменился, стал приторным до тошноты. Новые звуки добавились к шорохам спальни — словно кто-то сосал через трубочку густой и вязкий коктейль. И становилось всё темней и темней, маленькие гусеницы почему-то переставали светиться. Что-то скользкое коснулось Таниной ноги, подкатилось к бедру, затем к боку. Девушка почувствовала лёгкое жжение и ощутила, как расползается «кожа». Она попыталась встать — склизкое и тяжёлое повисло на ней, стало больно, потом очень больно. Спас фонарик. Выхватив его, Таня нажала на кнопку и увидела, как от яркого света шарахнулось три отвратительных слизня. Там, где они соприкасались с телом, «кожа» исчезла, остались раны, сочащиеся дрянью круги голого мяса. Закружилась голова, Таня испугалась, что вот-вот потеряет сознание. А вокруг — Таня прочертила лучом фонаря сумерки — творился кошмар. Сотни слизней облепили бесчувственных малышей и с чмоканьем поедали их. От света паразиты шарахались, но не уходили. Ещё один попробовал вцепиться девушке в ногу — она отпихнула его и, распинывая слизней, начала пробиваться к выходу. Выбраться ей удалось. Но устоять на ногах уже не получилось.