Сергей Галихин - Кольцо времени [Измененная версия]

Через полчаса Шуруп, как и прежде, смотрел телевизор, попивая пиво, и пытался сообразить, как ему выкрутиться из этой поганой истории. Колобок принял ледяной душ и, вернувшись в комнату, расхаживал по ней, вытирая голову полотенцем.

— Хватит, доигрались, — бурчал Колобок. — Завтра раздадим долги, отдадим книги газетчику и все. Уеду. К чертовой матери! К брату, во Владивосток.

Устроюсь на сейнер и на полгода в море, рыбу ловить.

— Хорошая мысль, Колобок, — согласился Шуруп. — Они нас будут в аэропорту ждать или на границе. А мы электричками до первого большого города, а там на поезд — и тю-тю.

— Бандиты, газетчики, шпионы, сумасшедшие коллекционеры… надоело все до чертиков!

— Сядь, успокойся, — чуть ли не крикнул Шуруп. — Ты мне думать мешаешь.

Колобок подошел к дивану, сел на него, отшвырнул в сторону полотенце и уставился в телевизор. В его голове рисовались невеселые картины ближайшего будущего, ожидавшего его в Москве.

— Слушай, Колобок. А ведь мы можем очень неплохо провернуть наше дело, — вдруг сказал Шуруп. — Завтра с утра забираем с собой все деньги. Долги делим. Ты разносишь одни, я — другие. Потом я позвоню полковнику и скажу, что мы ему не поверили и все книги отправили по почте этому газетчику.

— Здорово. Он нас за это и прихлопнет!

— Прихлопнет, если сразу поймает. Газетчику я отправлю не книги, а письмо.

Я сам его отнесу в газету. В нем скажем, где книги. Полковник первым делом кинется к газетчику.

— Точно! — понял замысел Колобок. — Мы для него никто, ему книги важнее.

— Пока они будут друг другу глотки грызть, мы сядем на электричку и тю-тю…

Шансы на спасение были призрачными, но других не было вовсе. И что в этой книге такого… И какая именно из двенадцати? Теперь это уже неважно.

Важно, что можно остаться в живых. За окном сверкнула молния. Погода испортилась.

Когда Топорков пришел утром на работу, секретарша отдала ему почту и передала еще один конверт, без марки и без адреса, подписанный от руки. На конверте печатными буквами было написано два слова: «Топоркову лично». Юра не сходя с места разорвал конверт, достал из него четвертушку тетрадного листа в клеточку. Сердце забилось быстрее, когда он прочел записку: «Отодвинь сервант, оторви паркет».

На улице было пасмурно. Моросил мелкий холодный дождь, небо было ровного темно-серого оттенка. Редкие порывы ветра норовили если не вырвать из руки зонт, то по крайней мере вывернуть его наизнанку. Егоров шел в университет, кутаясь в недавно купленный серый плащ. Поднятый воротник комфорта не добавлял.

У остановки автобуса стоял старичок лет девяноста. Лицо его было сухим и вытянутым, бесконечные морщины, словно порезы, исполосовали его щеки, лоб, подбородок, шею. Между тем старичок держался великолепно. Он был невысокого роста, но не горбился, в движениях его уже не было былой легкости, но передвигался он, судя по всему, еще не шаркая подошвами башмаков. Темно-синий плащ сидел на нем великолепно, как будто был сшит на заказ, а черная шляпа придавала некоторый шик.

Профессор как-то сразу догадался, что этот старичок дожидается именно его, хотя он мог ждать и автобус, который уже показался на перекрестке.

Последнее время любая новая встреча настораживала Егорова, но, увидев глаза старичка, он почувствовал, что из них не исходит лукавства или угрозы, которые последние три дня были повсюду. Это обстоятельство даже удивило профессора. В какой-то момент он с надеждой подумал, что, может быть, старичок все же ждет автобус…

— Здравствуйте, Станислав Валерьевич, — улыбнулся старичок и чуть приподнял шляпу. — А я вас дожидаюсь.

— Здравствуйте, — добродушно поздоровался профессор. — Мы знакомы?

— Да, — сказал старичок, — доктор Сведенборг знакомил нас шесть лет назад на Дрезденской выставке. Правда, на этом наше знакомство и закончилось, поэтому, я думаю, вы меня не запомнили.

— Отчего же, — улыбнулся профессор, припоминая и Дрезден, и выставку.

— Я вас помню. Он знакомил нас на ланче. Евгений…

— Борисович, — напомнил старичок.

— Да-да, Евгений Борисович. Вы коллекционер.

— Совершенно верно. Признаться, я рад тому, что вы меня помните.

— Ну как же вас можно забыть… — удивился профессор. — Как ваша идея?

Удалось воплотить в жизнь?

— Да, — довольно сказал Евгений Борисович. — Можно сказать, что удалось.

Процентов на восемьдесят.

— Я рад за вас. Обычно музеи и галереи сами обмениваются, без посредников, но вы выдвинули просто гениальную идею создать базу данных по экспонатам, которые одни хотели бы обменять, и примерный список того, что хотели бы получить другие.

— Честно говоря, альтруизма в этой затее мало. Прежде всего я преследовал свои интересы. Посредством двойного, а иной раз и тройного обмена я заполучил в свои коллекции великолепные экспонаты. Кстати, теперь могу без ложной скромности заявить, что моя коллекция монет самая полная в мире. До абсолютно полной в ней не хватает трех десятков образцов, но, если учесть, что половина из них утеряна для науки навсегда, то… мои дела обстоят не так уж плохо.

— Я рад за вас, — улыбнулся Стас.

Возникла небольшая пауза. Егорову показалось, что коллекционер не решается ему что-то сказать, и осознавать это было довольно странно. Евгений Борисович слыл человеком с железной волей, тонким вкусом и полным отсутствием ложных предрассудков. Если ему было необходимо сказать нелицеприятные вещи, то он говорил их не стесняясь. Как хирург, который очень часто делает пациенту больно, чтобы потом ему было легко.

— Если возникнет необходимость по работе… милости прошу, — улыбнулся Евгений Борисович. — Буду рад показать вам все, что лежит в моих чуланах.

Вы, наверное, торопитесь на работу?.. А у меня к вам дело, и, чтобы вас не задерживать, я все расскажу по дороге.

Дождь, кажется, закончился. Евгений Борисович сложил зонт и, опираясь на него, как на трость, шел рядом с профессором, взяв его под руку.

— Так что же у вас за дело? — спросил Егоров.

— Я думаю, вы уже догадались. Последнее время к вам наверняка многие обращались с подобным предложением. Я слышал, у вас есть книга Бруно.

Профессор и коллекционер посмотрели друг другу в глаза. Профессор понял что все-таки он ошибся. Было лукавство в глазах. Было. Просто старичок прожил длинную и содержательную жизнь, чтобы запросто выдавать свои мысли собеседнику.

— Кто же это вам сказал?

— Станислав Валерьевич, вы же прекрасно понимаете, что я не назову источник информации.

— Вас ввели в заблуждение, Евгений Борисович. Этой книги у меня нет. Хотя не скрою, я бы многое отдал, чтобы взглянуть на нее.

— Если сейчас нет, то она будет у вас в ближайшем будущем. Я слышал, вокруг нее уже совершено много преступлений. Станислав Валерьевич, я не буду говорить, что она приносит несчастье, это каждый решает сам, но все-таки задумайтесь над этим обстоятельством. Да и мне она нужна вовсе не для библиотеки. У меня есть покупатель на этот фолиант, и он готов заплатить, на мой взгляд, прямо-таки астрономическую сумму. Немыслимо астрономическую.