Кир Булычев - Монументы Марса [сборник]

Распылитель фыркнул и заглох. Раствор кончился.

— Все, — сказал Кушак. — Если ничего не случится, через полчаса ее можно будет распиливать. Больше расти не будет.

— Все? — спросил молодой человек и с упреком посмотрел на Грикурова.

Грикуров улыбнулся. Борьба с замком завершилась буднично.

Грикуров сказал:

— Тогда пойдем перекусим. Обед привезли. Расскажете нам.

Они прошли к палатке химиков. Там, на столе, освобожденном от приборов, стояла кастрюля с супом, окруженная разномастными, пожертвованными дачниками тарелками и ложками. Кушак понял, что проголодался. Суп остыл, но в жару это было даже приятно. Кто-то из химиков пожалел, что не привезли пива.

— Вольский, наверное, с голоду помирает, — сказал Грикуров.

— Несчастный человек, — согласился химик.

— Как сказать, — ответил Кушак.

— Сознайтесь, — сказал Грикуров, — что у вас не сработало?

— Все сработало, даже слишком хорошо. Только я, с вашего разрешения, начну с самого начала.

— С самого начала вы поешьте, — сказал Грикуров.

— Одно другому не мешает. В общем, идея родилась от неудовлетворенности тем, как мы, люди, строим свои дома. Сначала добываем и заготавливаем материалы — цемент, лес, камни, потом все это надо свезти на площадку, сложить из этого дом и так далее… А почему бы не воспользоваться опытом наших соседей по планете? Мы им уже пользуемся. Тутовый шелкопряд прядет для нас шелковую нить, наша обувь — кожа животных…

Вертолет зажужжал в поле, раскручивая винт. Словно нехотя оторвался от земли и низко завис, борясь с земным притяжением. Потом сразу набрал высоту и скрылся за лесом.

— Сначала мы остановились на кораллах, — продолжал Кушак. — Коралловые рифы тянутся на тысячи километров. Миллионы поколений коралловых полипов, умирая, вкладывают свои скелеты в стену общего дома. Но кораллы живут в воде, строят рифы в течение тысячелетий и, кроме того, нуждаются в органической пище, дабы ускорить процесс размножения мадрепор, а с попытками извлечь их из воды мы потерпели неудачу. И успеха мы добились в конце концов не с кораллами, а с мутациями фораминифер, раковинных амеб…

— Материал этот, — объяснил Кушак Вольскому, — если рассматривать под микроскопом, состоит из ракушек амеб.

— У амеб нет ракушек, — поправил его Вольский.

— Это раковинные амебы, близкие к фораминиферам.

— Так бы и говорил. — Вольский сказал это так, словно всю жизнь возился с фораминиферами.

— Из останков этих простейших, — сказал Кушак, — сложены известняки Крыма и Усть-Урта. Мы научили их жить в воздухе и размножаться с завидной быстротой. Вот этот кубик, который ты держишь в руке, вырос у нас вчера за пятнадцать минут. Ты представляешь, что это значит?

— Представляю, — сказал Вольский.

Пока что он ничего не представлял. Он только хотел заполучить этот кубик.

— Скоро начнем полевые испытания, — сказал Кушак. — И, возможно, столкнемся с тобой на деловой почве.

— Разумеется, — сказал Вольский, — я окажу всяческое содействие.

— Мы представляем себе это так: делается металлическая опалубка, и в нее закладывается затравка амеб. — Кушак показал на полку, где выстроились рядами пробирки, заполненные розовым веществом. — Как только раковины амеб заполнят пространство внутри опалубки, их убивают, и дом готов. Конечно, это не так просто, как кажется на словах…

Вольский подошел к полке, снял одну из пробирок.

— А что они жрут?

— Это самое главное. Извлекают азот из воздуха. А материал для раковин берут из земли, одновременно строя фундамент дома.

— А дом в яму не ухнет?

— Нет, наш «раковин» — материал пористый, он как бы вытесняет почву и заполняет свободное пространство. А вес дома невелик.

— Теперь все ясно, — сказал Вольский. — Значит, так: ты даешь мне образцы материала, я еду в Москву. Это же докторская диссертация. И не одна. Тут и тебе, и твоим людям, и мне самому хватит. Правда, Колюша?

В глазах Вольского горели светлые огни подвижника, жертвующего всем ради дружбы. Судьба намеревалась отплатить ему сторицей за бескорыстие. Он все понял.

— И попрошу тебя, Коленька, пойми меня правильно, без моего сигнала в министерстве ни с кем не связываться. Я сам организую. Завтра же я на приеме у замминистра. Он меня лично знает. Какое счастье, что ты обратился за помощью именно ко мне!

Когда Кушак постарался как-то приглушить его энтузиазм, Вольский и слушать его не стал. Он совершал выгодный обмен. Он засовывал в портфель куски розового «раковина», и Кушак в очередной раз сдался. В конце концов, внедрение займет много месяцев, а энергичный Вольский лучше многих сможет пробить ведомственные барьеры. А куски «раковина» были мертвы и никакой опасности для окружающих не представляли.

Потом Вольский принялся выпрашивать пробирку с живой культурой, но тут уж Кушак встал намертво. Полчаса они спорили, и в конце концов Вольский ушел ни с чем, а Кушак остался в лаборатории, оглушенный, но гордый тем, что впервые устоял перед натиском Гриши.

А когда на следующий день лаборантка сказала, что одной пробирки не хватает, Кушак не связал ее исчезновение с визитом Вольского. Он представлял себе, как Вольский обходит служебные кабинеты и выкладывает на столы розовые кубики. Он ждал звонка из Москвы. На третий день ему позвонили. И попросили немедленно вылететь. Но не в министерство, а в подмосковный дачный поселок. Там растет его «коралл». И ничего с ним не могут поделать. Стоит отрубить от него кусок, как это место зарастает вновь. Подкоп тоже не дал результатов. Но самое грустное — внутри «коралла» оказался человек. И извлечь его пока не могут.

— Он унес одну из пробирок, — сказал Кушак, поднимаясь из-за стола. — Добро бы притащил в министерство, а то решил извлечь из нее маленькую личную пользу — бесплатный домик.

— Я полагаю, — проговорил задумчиво Грикуров, — что, если снять слой материала, там найдем самодельную опалубку. Он только недооценил возможностей ваших амеб.

Поджидая, пока бурильщики выпилят отверстие в стене замка, они уселись в жидкой тени яблонек. Косые лучи солнца прорезали розовую пыль.

— Он так спешил, — продолжал Кушак, — убраться из лаборатории, пока я не обнаружил пропажу пробирки, что не захватил ампулу с бактериями, убивающими фораминифер. Его счастье, что колония имеет тенденцию развиваться по вертикали — они оставили ему жизненное пространство.

— Его будут судить, — сказал убежденно молодой человек.

— Судить надо меня, — возразил Кушак. — Я его избаловал. Ни разу не хватило духа послать его ко всем чертям.

— Вы не один такой, — сказал Грикуров.

— А с другой стороны, — сказал Кушак, — объективно он принес нам пользу. Поставил опыт в промышленном масштабе.