Иар Эльтеррус - Дар

— А вам не холодно… в воде?.. — говорил он относительно свободно, не смотря на то, что три ребра справа были сломаны.

— Немножко холодно, Глеб, но ничего, мы привычные, — ухмыльнулся Скрипач. — Главное, чтобы тебе холодно не было. Не замерз?

— Нет.

— Если будешь мерзнуть, сразу скажи, — велел Ит. — Не терпи. Понял? У нас «стрела» утонула, и диагност один остался, слабенький. Поэтому давай ты нам будешь помогать, ладно? Договорились?

— Хорошо… как я помочь могу?

— Сразу говорить, если что-то не так.

— Ладно. А за нами придут?

— Придут обязательно, — заверил Скрипач. — Всё будет хорошо.

— Ребят, а я… я поправлюсь? Или… инвалидом останусь? — когда тебе немногим больше двадцати, эти вопросы, конечно, очень волнуют. Не могут не волновать.

Скрипач глянул на Ита, который сейчас одной рукой держался за обломок, на котором лежал Глеб, а другой рукой вытаскивал из нагрудного кармана блок со стимулятором. Ит усмехнулся.

— Поправишься, — успокоил он. — Сто процентов. И никакой инвалидности.

— Но у меня же ноги сломаны…

— Тю, — хмыкнул Скрипач. — Ит, руку покажи.

— Сейчас… Глеб, как там наверху? — Ит сумел добросить стимулятора так, что раненный пилот этого даже не заметил.

— Вроде стихает, отходят… а что у вас с рукой?

— Смотри.

Для того чтобы показать, пришлось проявить чудеса эквилибристики — удерживаясь на плаву расстегнуть рукав комбеза и слегка его приподнять. И параллельно следить за тем, чтобы волны не оттащили от обломка.

— Ого, — Глеб присвистнул. — А это что такое?

— У меня вся левая половина тела была в кашу. Своих костей нет, эндопротезы. И, как видишь, вполне себе бегаю и в инвалида не превратился, — объяснил Ит. — Так что не переживай. Через месяц-два танцевать будешь. А может, и раньше.

— А давно вас так?..

— Несколько лет назад, — Ит с трудом застегнул рукав обратно. Руки чертовски замерзли, а ведь руками еще придется работать… причем, видимо, долго. — У меня просто времени нет эту красоту убрать. А убрать надо, не хочу, чтобы дочери наши это всё видели.

— А у меня сын, — улыбнулся вдруг пилот. — Года еще нету. Славик.

— Клуб отцов отдыхает на море дружной компанией, — заржал Скрипач. — Ну чего, парни? Порыбачим, ага? Ит, сплавай за пивком, что ли. Мы его под рыбца употребим.

— Глеб, смеяться сильно не надо, — попросил Ит. — Потихонечку если только. Блин, я гения пришибу, как придет!

— Кого пришибешь? — Глеб, видимо, понял, что обращаться на «вы» нет никакого смысла.

— Да пилота сборщика, которого невесть где носит, — проворчал Скрипач. — Это друг наш старый. Чертов гений Ри, чтоб его нелегкая взяла, подняла, и шлепнула! Сколько можно людей морозить, я не понимаю!.. Он решил, что сейчас июль, и мы тут на солнышке загораем, что ли?

Волевым решением постановили, что так дальше нельзя, и что нужно определиться, как лучше провернуть всё дело.

И отправили в результате Джессику с Бертой на трое суток в отличный пансионат под Питером, в конце сентября. Вдвоем. Скрипач перед отъездом, заговорщицки подмигнув, сунул Берте в сумку бутылку пятизвездочного коньяка.

— Это что такое? — поинтересовалась Берта.

— Эликсир примирения, — объяснил Скрипач. — Должен сработать. Обычно срабатывает.

— Посмотрим, — Берта вздохнула. — Нельзя такое в душе таскать. Такое страшное, и так долго.

— Вот именно что нельзя, — подтвердил Ит, запихивая в другой карман сумки коробку с марципанами в шоколаде. — Чего бы тебе еще положить в довесочек к эликсиру?

— От головы что-нибудь положи, — попросила Берта. — Сам знаешь, как этот эликсир на меня действует.

— Ты тогда лучше его не пей. Ты лучше на месте вина себе какого-нибудь купи, — предложил Ит. — А коньяк пусть будет для Джесс.

— Что-то мне подсказывает, что Джесс тоже не с пустыми руками поедет, — заметила Берта. — Ри вчера ходил с магазин, и вернулся с полным рюкзаком. Рюкзак звякал.

Они жили сейчас в квартирах, находящихся в одном доме, но в разных подъездах. Джессике досталась роскошная двушка на втором этаже, с окнами во двор, а Берте — трёшка на первом, угловая. Берта сказала, что так даже лучше. И за детей не страшно, и кот будет гулять, сколько вздумается. Кот, судя по всему, обещал вымахать в красивую крупную зверюгу, и это радовало всех. Потому что, как известно, без кота и жизнь не та.

— Бертик, если ты будешь трезвонить каждые пять минут, я обижусь, — предупредил Скрипач. — Эти трое суток — лично ваши. Твои и Джесс. И будь любезна отдохнуть по полной программе. За девиц не волнуйся, мы же все четверо здесь. Никуда они не денутся.

— Ладно, не буду трезвонить, — пообещала Берта. — Раз пять в день, не больше.

— Три.

— Шесть.

— Четыре.

— Пять.

— Вот ты упрямая какая! Ладно, пошли, — Скрипач подхватил Бертину сумку. — Машина сейчас приедет…

…Берта, когда вернулась, сразу почти ничего не рассказала, сказала только одну фразу, но фразу очень важную. «Стены больше нет», сказала она, и этого всем оказалось достаточно.

Многим позже, месяца через два, Берта решилась, и всё-таки рассказала. Почти всё. И как Джесс в первую ночь плакала чуть не до утра, и как они пили этот несчастный коньяк, и как проспали завтрак, и как обе стали понимать — нет, нельзя жить с такой виной, и что вины на самом деле никакой нет, совсем нет, и никогда не было. Берта рассказывала, что самым трудным для неё оказалось убедить в том, что вины нет, вовсе не Джесс, а саму себя.

— Я ведь тоже винила её потом, когда узнала. Винила не за то, что всё так вышло, а за то, что она, пусть на словах, но сделала такой вот выбор.

— А как бы поступила ты сама? — спросил Ит.

— Не знаю. Сейчас мне кажется, что я бы стала бороться за обоих. Но, родной, я-то не стояла перед таким выбором. Мне его не предлагали. Поэтому я не буду сейчас фантазировать и додумывать.

— Это верно. Поставь себя на её место, — попросил Ит.

— Я именно это и сделал той ночью. Мы говорили, она плакала, а я… я подумала, что если бы всё было наоборот… И вот тут, Ит, я начала плакать тоже, — Берта отвернулась. — И мы сидели, и ревели, как две белуги. А потом к нам постучали из соседнего номера, и стали спрашивать, всё ли в порядке.

— А вы?

— Мы не открыли, конечно. Еще не хватало…

Глебу решили дать поспать, ему нужно было экономить силы. Проблема заключалась только в том, что его приходилось удерживать руками: они не рискнули зафиксировать его на обломке, уже больно ненадежным он был. А ну как начнет тонуть, а они отвязать не успеют?

Руки замерзли ужасно, впрочем, и ноги тоже. И не только ноги. Замерзло, если говорить честно, вообще всё, что могло замерзнуть, и даже сверх того. А тратить стимулятор на себя они побоялись. Мало ли что? Вдруг сборщик не придет еще часика этак четыре, а то и пять? Препаратов мало, синтеза нет. Есть чуть больше, чем ничего: два распатроненных малых набора, часть из которых уже ушла на Глеба, четыре биощупа, и еще два резервных генератора, которых хватит часов на шесть работы «грелки».