Эрик Рассел - Рассказы. Часть 1 [компиляция]

Глядя на него с нескрываемым презрением, Уэйн сдержанно пояснил:

— В прошлый четверг умер Коллистер. Это был крупнейший в мире специалист по раковым заболеваниям. В тот же день был казнён Бэт Мэлони — преступник. Мозг Коллистера оставался активным до конца, в то время как тело было изношено долгими годами служения человечеству. Душа Мэлони представляла собой неизлечимо извращённое, антисоциальное «я», заключённое в грубое, но сильное и здоровое тело.

— Понимаю, — согласился Бленкинсоп. Он протянул руку за своей шляпой. — Будь ваша воля, вы бы засунули Коллистера в каркас Мэлони. Не стану обсуждать научную сторону этого эксперимента, так как верю, что вам бы он удался. Но я неплохо разбираюсь в законах. Моя жизнь протекала не в лаборатории, в окружении приборов и машин, а в нашем грешном и жестоком мире. Примите совет жалкого реалиста: вам не найти такого закона, который дал бы вам право на подобные фокусы, даже если бы вы агитировали за их гуманность до самого страшного суда.

— Но…

— Пора вам и повзрослеть наконец, — нетерпеливо перебил его Бленкинсоп. — С вашим идеализмом вам место разве только в детской. Я не могу выпустить на рынок воздушный замок, мне не дадут за него и стоимости пачки сигарет.

Пухлая рука протянулась к ручке двери, и человек, стоящий по ту сторону её, отпрянул в темноту.

— Советую вам лучше поломать голову над вашим стереоскопическим телевизором. На нём можно крупно заработать. Публика хочет этого, а кто мы такие, чтобы отказывать массе в её желаниях? Что касается вашей бредовой машины, то если вы предложите мне ещё что-нибудь в этом роде, я просто умру со смеху.

И, смеясь, он вышел из комнаты.

И умер.

Дженсен заметил Уэйну:

— Силёнок у тебя — кот наплакал, но сразу видно ты старик башковитый и котелок у тебя варит.

Он внимательно оглядел учёного и увидел, что утомлённые глаза старика светились внутренним огнём и одержимостью.

Этот седовласый фраер — крепкий орешек, решил Дженсен. В нём чувствуется душевная твёрдость, которую нельзя не уважать. Старик поймёт, конечно, что сопротивление бессмысленно, он не сделает попытки применить силу. Но он будет думать, думать, думать… Нужно быть начеку, а то, чего доброго, тебя могут и перехитрить.

— Для вашего и моего блага, — предупредил он Уэйна, — вам следует кое-что знать: во-первых, я вчера смылся из камеры смертников. И возвращаться туда не намерен. — Он ткнул Уэйна в плечо. — Никогда!

— Я так и подумал, что вы преступник, — сказал Уэйн. Он перевёл взгляд с верёвок, опутывавших его тело, на блестящую поверхность аппарата, а затем на стоявшего перед ним человека с жёсткими чертами лица. — Ваша фотография была помещена в утренних газетах рядом с фото ваших сообщников.

— Ага, это были я, Хаммел, Жюль и Краст. Мы скрылись в разных направлениях. Я не буду скучать о них, даже если никогда их больше не увижу.

— В газетах было написано, что вас зовут Генри Мейнелл Дженсен, что вы опасный преступник, убивший двух человек.

— Сейчас уже трёх — я пришил и того толстяка.

— А, Бленкинсопа — вы убили его?

— Да, заткнул ему глотку навечно. Это было совсем нетрудно.

Уэйн молча обдумывал что-то. Наконец он сказал:

— Вы понесёте за это наказание.

— Ха, — вскричал Дженсен, наклоняясь вперёд, — послушайте, вы, доктор или профессор, как вас там, я всё слышал о вашем гениальном изобретении. Толстяк был не дурак, он готов был поверить, что оно и в самом деле работает так, как вы говорите. Я-то с самого начала знал, что вы не врёте. Это просто блеск! Вы же можете стать моей крёстной матерью.

— Каким образом?

— Поможете приобрести новое облачение для моей души.

— Прежде я увижу вас у чёрта в преисподней.

— Ну, ну, папаша, не стоит кипятиться. Положение у тебя не блестящее, так что не советую лезть в бутылку по пустякам! — Он проверил верёвки, которыми ноги его жертвы были привязаны к стулу. — Легавым нужно моё тело, только тело — и ничего больше. Им хотелось бы увидеть, как оно будет болтаться на перекладине. Ну что ж, они его и получат — лицо, отпечатки пальцев и прочие предметы. Вы — единственный человек на свете, у которого хватит мозгов осчастливить всех — дать им то, о чём они мечтают, и помочь мне заполучить то, в чём нуждаюсь я. Мне ведь ничего не нужно, кроме приличного, не сильно поношенного тела, к которому полиция не проявляет никакого интереса. Как приятно делать людей счастливыми!

— Оставайтесь в том теле, которое при вас, — сказал Уэйн. — Я стар и не боюсь умереть. Можете добавить ещё одно преступление к тому грузу, который лежит на вашей совести, если только она у вас осталась, но вы всё равно ничего не добьётесь.

— Послушай, папаша, — процедил Дженсен; глаза у него стали ледяными. — Можешь упрямиться, сколько душе угодно, меня этим не разжалобишь. В те времена, когда я был идиотом и верил в честный труд, я закончил курсы электриков. Если я рано или поздно не разберусь в твоей машине, тогда меня действительно следует повесить.

— Что вы этим хотите сказать?

— А то, что я украду какого-нибудь ребёнка у любящих родителей и попробую на нём: сработает прибор — отлично! Нет — ну что ж, мало ли подопытных кроликов играет в песочек по дворам. Мне могут понадобиться двое, трое, десять ребятишек, но рано или поздно я добьюсь своего. Так что выбирай — твоя жизнь или их?

— Вы не посмеете экспериментировать на детях.

— Не посмею? Папаша, милый, я всё посмею. Мне ведь терять нечего. Они не смогут повесить меня десять раз, как им, наверное, хотелось бы. Им не удастся сделать этого ни разу — уж я об этом позабочусь. Но и в бегах прожить всю жизнь я не собираюсь. У меня найдётся занятие поинтересней, чем прятаться от легавых. Можешь мне поверить я на всё пойду, чтобы избавиться от шпиков раз и навсегда.

Вперив взгляд в стоящего перед ним человека, Уэйн обдумывал услышанное. Он ещё ни разу не пробовал свою машину на человеке, но знал, что она будет работать так, как он предсказал. Он был уверен в том, что определённые условия должны дать заранее предсказанный эффект. Однако при мысли, что ему придётся испытать её, подчинившись воле этого самонадеянного негодяя, мурашки буквально поползли у него по телу. Нужно вступить с ним в спор и попытаться выиграть время — прямой отказ явно не принесёт никакой пользы и может стоить жизни десятку невинных людей.

— Я помогу вам в пределах моих возможностей и насколько позволяет мне моя совесть, — произнёс он наконец.

— Вот теперь ты дело говоришь, — одобрил его Дженсен. Он выпрямился и с высоты своего роста взирал на связанного человека. — Веди со мной честную игру, и я буду играть честно. Мы оба от этого не останемся в накладе. Но ради бога, не пытайся перехитрить меня. — Он бросил на Уэйна холодный взгляд злодея из дешёвой мелодрамы. — Твой автомобиль в гараже. Я его приметил, когда осматривал эту халупу. Мы прихватим машину с собой и отвезём в один укромный уголок. Когда она сделает своё дело и я стану не тем, кем был раньше, я разобью её, а тебя отпущу. — Так как его слушатель не промолвил ни слова, Дженсен продолжал: — Мне необходим костюм поприличней, эту хламиду я прихватил на какой-то ферме. — Он мерзко хихикнул. — Но чего это я беспокоюсь: я ведь получу не только каркас, но и то, что его прикрывает!