Диана Гэблдон - Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти [litres]

Проститутка застонала сквозь зажатую в зубах тряпицу.

– Почти все, – прошептала я и осторожно провела пальцами по ее лодыжке, прежде чем снова заняться обработкой жуткой раны.

На ее ногу наступила лошадь офицера, когда девушка и несколько других людей и животных столпились у ручья, к которому спустились за водой. На вздувшейся покрасневшей стопе отпечатались гвозди, а разрез, оставленный острым краем износившейся подковы, заканчивался между четвертым и пятым пальцами. Я опасалась, что придется удалить мизинец, – казалось, он держался лишь на лоскуте кожи. Но когда я внимательней обследовала ногу, то обнаружила, что кости чудесным образом не пострадали, – насколько можно судить без рентгеновского снимка.

Девушка сказала, что копыто лошади увязло в грязи у ручья. Видимо, поэтому кости и не размозжило. Если удастся не допустить заражения крови и последующей ампутации, она даже сможет нормально ходить. Когда-нибудь.

Уповая на благоприятный исход, я отложила скальпель и взяла бутыль с раствором пенициллина, которую захватила с собой, убегая из форта. Удалось спасти от пожара и линзы из микроскопа доктора Роулингса, но их использовали только для разведения костра; без окуляра, конденсора или зеркала рассмотреть и определить микроорганизмы практически невозможно. Оставалось лишь надеяться: то, что я вырастила и отфильтровала, – хлебная плесень, ведь если не так…

Подавив вздох, я щедро промыла рану жидкостью из бутылки. Рана была глубокой, и проститутка взвизгнула сквозь кляп и запыхтела через нос, словно паровая машина. К тому времени, как я наложила компресс с лавандой и окопником и перевязала ей ногу, она уже успокоилась, лишь щеки покраснели.

– Готово. Думаю, теперь все будет хорошо. – Я коснулась ее ноги и машинально хотела сказать «держи в чистоте», но прикусила язык. У девушки не имелось ни обуви, ни чулок, и она либо целыми днями ходила по камням, земле и ручьям, либо жила в грязном лагере, где под ногами валялись экскременты людей и животных. Кожа на ее ступнях была груба, словно рог, и черна, словно грех.

– Приходи через день-другой, – сказала я и подумала: «Если сможешь». – Я проверю твою рану и сменю повязку. – «Если смогу», – мысленно добавила я, глянув на свой вещевой мешок, где хранился убывающий с каждым днем запас лекарственных средств.

– Большое спасибо, – садясь и осторожно опуская ногу на землю, сказала проститутка. Молодая – судя по коже на лодыжках, потому что по ее лицу нельзя было судить о возрасте: кожа на нем обветрилась, а голод и усталость придали ему изможденный вид. Скулы заострились от недоедания, одна щека ввалилась – с той стороны, где не хватало зубов, выпавших либо выбитых клиентом или другой проституткой. – Вы еще немного здесь побудете? Моя подруга вроде как чешется.

– Я пробуду здесь по меньшей мере ночь, – заверила я ее и чуть не застонала, поднимаясь на ноги. – Приводи свою подругу, посмотрим.

Наш отряд пересекся с другим, и нас стало больше. Мы то и дело натыкались на остатки армий генерала Скайлера и генерала Арнольда, которые тоже двигались на юг, к долине реки Гудзон. По-прежнему приходилось идти весь день, зато по ночам мы уже спали спокойней, а благодаря еде, которой нас обеспечивали солдаты, ко мне возвращались силы. Хотя обычно дождь шел ночью, сегодня он зарядил с рассвета, и мы несколько часов тащились по грязи, прежде чем нашли подходящее убежище.

Солдаты генерала Арнольда разграбили ферму и подожгли дом. Сарай сильно обгорел, но огонь угас, не успев спалить его дотла. Раньше на полу был деревянный настил – я видела следы досок в грязи. Их забрали для костра фуражиры. Некоторые из тех, кто ушел из Тикондероги, уже укрылись здесь, до полуночи подойдут и другие. Мать с двумя маленькими уставшими детьми прикорнула у дальней стены, ее муж оставил их здесь и ушел искать еду.

«Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою или в субботу…» [29] Евангелие от Матфея, глава 24, строка 20.

Я проводила проститутку до двери и постояла там, глядя ей вслед. Солнце уже касалось горизонта, вечерний бриз шелестел в кронах деревьев, шуршал юбками идущей девушки. Я невольно вздрогнула, хотя воздух еще хранил дневное тепло. В старом сарае было прохладно, а ночи с каждым разом становились все холодней. Однажды мы проснемся и увидим на земле иней.

– И что ты тогда будешь делать? – спросил тонкий тревожный голосок, который обитал где-то рядом с сердцем.

– Надену еще одну пару чулок, – пробормотала я. – Замолчи!

– Истинная христианка не колеблясь отдала бы запасные чулки той босоногой проститутке, – набожно заметила совесть.

– И ты молчи, – сказала я. – У меня будет масса возможностей побыть христианкой позже.

В чулках нуждались, наверное, не меньше половины беженцев.

Что я смогу сделать для подруги этой проститутки, если она придет? Причиной ее «чесотки» могла быть как экзема или оспа, так и гонорея, но, учитывая ее профессию, самым вероятным кажется какое-нибудь венерическое заболевание. В Бостоне моего времени это, скорее всего, оказалась бы обычная молочница. Как ни странно, здесь она мне не встречалась – должно быть, из-за того, что почти никто не носил нижнего белья. Вот вам и прогрессивная современность!

Я посмотрела на свой мешок, прикидывая, что у меня осталось. Довольно много перевязочного материала и корпии. Мазь из горечавки – она хорошо заживляет царапины и неглубокие раны. Немного самых полезных трав для настоек и компрессов: лаванда, окопник, мята, семя горчицы. Каким-то чудом сохранилась коробочка с корой хинного дерева, которую я приобрела в Нью-Берне. Я подумала о Томе Кристи – и тут же постаралась выбросить его из головы: я ничем не могла помочь ему, а значит, не стоит много о нем думать. Два скальпеля, которые я взяла у лейтенанта Стэктоу, – бедняга умер в дороге от лихорадки. Мои серебряные хирургические ножницы. Золотые акупунктурные иглы Джейми – я лечила бы ими и других людей, но не знала, куда их втыкать для излечения чего-то еще кроме морской болезни.

Донеслись голоса – отряды фуражиров шли по лесу, то и дело перекрикиваясь в поисках друзей или членов семьи, отставших по пути. Беженцы начали устраиваться на ночлег. Где-то рядом хрустнула ветка, и из-за деревьев вышел мужчина. Я его не знала. Скорее всего, один из «негодяев в грязных чулках», принадлежащий к какому-нибудь отряду ополченцев, – в руке он держал мушкет, а на поясе у него висел рог с порохом. И все. Ах да, еще он был без обуви, хотя на его большие ноги мои чулки точно не налезут, – я указала на этот факт своей совести, чтобы она снова не попыталась подтолкнуть меня к благотворительности.

Мужчина увидел меня и поднял в приветствии руку.