Лино Альдани - Рассказы

238 недоверчиво смотрит на меня.

— Смелее, — говорю я ему, — еще какая-нибудь сотня дежурств, и нас сменят. Мы вернемся домой, 238. И если только кто-нибудь осмелится при мне произнести название этой грязной планеты, клянусь, я убью его! Я завербовался сюда в последний раз!

— В прошлый раз ты твердил то же самое, а потом дал уговорить себя…

— Нет, на этот раз, действительно, все. Я обещал жене.

— Ну да! Я тоже давал такое обещание. Но когда я дома, разве я могу содержать семью? Сама жена заставит меня снова согласиться, как только кончатся деньги. Послушай меня, друг. Жизнь становится все труднее и труднее, особенно для нас, для тех, кто прошел две войны и у кого не было ни времени, ни случая сделать карьеру…

— Перестань? — приказываю я раздраженно. — Не говори о войне, если не хочешь, чтобы я размозжил тебе голову. Я потерял там руку! Я, конечно, не был в числе тех фанатиков, что пошли на войну добровольцами. Ты скажешь, что многие вернулись домой в более плачевном состоянии, чем я. Согласен. Мы не говорим и о тех, кто заплатил своей шкурой и вовсе не вернулся. Как бы там ни было, никто и не подумал вознаградить меня за мою руку. Знаешь, что мне сказали, когда я вернулся? «Спасибо, — сказали мне, — ты исполнил свой долг». И еще наговорили много громких фраз. Но когда я стал искать работу, работы не было…

— Послушай-ка меня, товарищ по несчастью. Твою историю я знаю наизусть, ты мне ее рассказывал сто раз. А, кроме того, она не так уж оригинальна, потому что моя история, если забыть о руке, чертовски похожа на твою. И что толку от брани? Для нас, ветеранов, другого выхода не было. Либо подохнуть с голоду, либо снова отправиться сюда. Знаешь, что я тебе скажу? Мы еще счастливчики, потому что у нас железное здоровье. Не всем удается выдержать большие ускорения, не всем удается приспособиться к иным условиям. Все это мы поняли во время войны, помни об этом!

Иногда 238 страшно действует мне на нервы. Если бы я сказал, что он неженка или подхалим, то солгал бы. Я его хорошо знаю, черт возьми! Однако роль покорного фаталиста, которую он на себя напускает, бесит меня. Он протяжно зевает, потом бросает взгляд па стену, где висят электрические часы.

— Пора, — говорит он, — пойду посмотрю на проклятое быдло.

Я вижу, как он тщательно проверяет пистолет-дезинтегратор, поправляет его па поясе.

— Сегодня утром я заметил на одной цепи следы напильника, — говорит он.

— Ты обыскал их бараки? — с беспокойством спросил я.

— Да, но напильника не нашел. Однако я заменил это звено цепи…

— Правильно сделал. Попозже осмотрим всю шахту. Они могли спрятать напильник под землей, в штольне, и, должно быть, пытались распилить цепь во время работы. Нужно за ними следить, 238. Это может стоить нам жизни.

Он бормочет что-то невнятное, потом уходит. Сегодня его очередь дежурить. Я отхожу от окна. Через несколько минут они выйдут из бараков гуськом, прикованные друг к другу цепью. 238 поведет их в шахту, где они до самого вечера будут работать: добывать горючее, необходимое для наших космических кораблей. Они пройдут мимо, но я не хочу их видеть. Я вынужден был терпеть их вчера с утра до вечера, и завтра снова, когда наступит мое дежурство, я должен буду мириться с их присутствием. Вот они! Я отворачиваюсь и делаю все возможное, только бы не слышать звона цепей и шарканья ног по каменистой почве. Я дал себе зарок, что я здесь в последний раз. Четыре года войны, чтобы завоевать и покорить отвратительных туземцев, и еще пятнадцать лет, чтобы колонизировать их мерзкую планету. Хватит! Уж лучше подохнуть с голоду дома, чем вернуться сюда.

Иной раз, когда я вижу, как они задыхаются под тяжестью своих цепей, я испытываю к ним подобие жалости, но омерзение и физическое отвращение, которые они вызывают во мне, побеждают эту жалость. Я не выношу их розовую кожу, их короткие недоразвитые руки, на которых всего пять пальцев, а особенно мне противен способ их размножения: эти мерзкие существа в отличие от нас не откладывают яиц. Они — млекопитающие!

Больше всего его раздражали усы, тонкие, иссиня-черные и напомаженные.

Андре Клеман еще раз взглянул на своего собеседника. Тут не могло быть сомнений: весь облик этого человека выдавал в нем частного детектива добрых старых времен. Но, может, это сплошное притворство, не что иное, как попытка пустить пыль в глаза?

Человек с усиками пальцами левой руки постукивал по краешку пепельницы. Правую руку он так и не вынул из кармана, и она слегка шевелилась — вероятно, господин частный детектив тихонько почесывал ногу.

Андре обратил внимание на обтрепанные манжеты его рубашки, не слишком чистые ногти, подушечки пальцев, желтые от никотина.

«Значит, — подумал он, — этот человек не курит трубки и хоть этим отличается от привычного стереотипа».

— Случай крайне сложный, — сказал детектив, внезапно перестав стучать по пепельнице.

— Да, очень сложный, — подтвердил Андре.

Он вдруг понял, что лучше бы ему оставаться дома. Пришедшая в голову в минуту крайнего отчаяния мысль обратиться за помощью к частному сыщику оказалась не из самых удачных.

— Но, — продолжал детектив, — Жюль Лафорг никогда не складывает оружия заранее. Вы, вероятно, заметили, что на дверях моего кабинета написано «Рысий глаз», и это полностью соответствует действительности.

Сказано это было таким самонадеянным тоном, что Андре стало совсем невмоготу. И он, злясь на самого себя, спросил робким, почти умоляющим голосом:

— Что же можно предпринять, господин Лафорг?

Детектив стукнул кулаком по столу.

— Куда вы торопитесь, молодой человек? — спросил он сердито.

Он открыл ящик письменного стола и вынул чистый бланк.

— Порядок, прежде всего порядок.

Он отвинтил колпачок самопишущей ручки.

— Имя, фамилия?

У Андре появилось сильнейшее желание встать и уйти.

— Андре Клеман, — буркнул он.

— Возраст?

— Тридцать два года.

— Профессия?

— Врач.

— У вас свой кабинет или вы работаете в больнице?

— Работаю в Биологическом центре.

— Женаты?

— Нет. Послушайте, какое это имеет значение? Я пришел, чтобы…

— Господин Клеман, — прервал его Лафорг, — заполнение бланка предписано законом. Поэтому прошу вас отнестись к этому с должным пониманием. Где вы проживаете?

— Шато Борегар, Сент-Жюльен.

— Чудесное местечко, Сент-Жюльен. Прошлым летом я провел там неделю отпуска.

— Вот как? Приятно слышать! — воскликнул Андре, стараясь изобразить на своем лице живой интерес.

— Вернее, это был не отпуск, а служебная поездка. Но мне она показалась отдыхом. Один ревнивец поручил мне проследить за своей красавицей женой, которая на курорте имела обыкновение заводить романы.