Владислав Чопоров - Последний Новый Год [СИ]

Странно, последняя сигарета в пачке. А ведь была почти целая. Куда же они подевались? И сколько сейчас времени? Ого, оказывается я просидел на лавочке больше четырех часов. И, судя по набросанным окуркам, скурил больше полпачки. Да, раньше бы я сказал, что это вредно, но теперь уже все-равно. Теперь уже почти всё все-равно. Осталось в жизни решить лишь две задачи: как отпраздновать последний Новый год и где бы сейчас купить сигарет. И решать их следует начиная со второй. Пожалуй лучше всего взять сигареты на вокзале. В 10 часов вечера там еще работают и палатки, и ресторанчик. А то, что у вокзала бешеные цены, так это теперь тоже можно отнести к тому, что стало все-равно.

Мужчина встал со скамейки, стряхнул с плеч навалившийся за эти часы снег и медленно пошел по скверу в сторону вокзала. Мимо спешили припозднившиеся прохожие. Обычно в это время горожане сидели по домам, уткнувшись в книгу или телевизор, а на улицах можно было встретить разве что малолетнюю шантрапу. Но сейчас было особое время- неделя до Нового года, ночь перед Рождеством. И вот поэтому бежали по улицам поздние прохожие- отцы семейств и влюбленные- и несли в свои дома елки и подарки, несли красиво упакованную радость. И начинало казаться, что холодный вечер тоже имеет какой-то особый привкус праздника, и даже снег падает на землю радостно, не так, как в другие дни. Конечно, они могли себе это позволить. Ни прохожие, ни вечер, ни снег не слышали тех слов, которые пришлось услышать ему: резкое ухудшение… неправильное питание… медицина бессильна… следующий приступ Вам не перенести… в лучшем случае, Иван Васильевич, у Вас остался месяц. А зачем ему этот месяц? Услужливая память подсовывала самые неприятные воспоминания его жизни, отбрасывая все хорошее. И вывод напрашивался сам собой: а жизнь-то была напрасной.

За этими грустными мыслями он дошел до привокзальной площади. Как же она изменилась за последние годы. Раньше именно эта площадь служила для него символом детства. Зимой, еще за месяц до Нового года здесь ставили елку, самую большую в городе, и почти каждый вечер они прибегали сюда с друзьями посмотреть на то, как она переливается миллионами гирляндных огней. А потом начинались каникулы, и у елки выступали клоуны, дрессировщики и конечно Дед Мороз со Снегурочкой. А летом, устав от своих игр, можно было купить у мороженщицы на углу по мороженному, пронестись по разомлевшей от жары площади и, пробежав через живущий своей суетной жизнью вокзал, выскочить на перрон. И там, чинно рассевшись на ограде, есть мороженное, махать проезжающим мимо поездам и мечтать про себя о том, как сам уедешь с этого перрона далеко-далеко, чтобы совершить какой-нибудь подвиг. Боже, как же это все было давно.

Теперь площадь стала совсем другой. И, как бы это не было странно, но виновным в этом он считал себя. Память сразу же подсунула ему очередные воспоминания. Да, он тогда предчувствовал, что это свидание будет последним. Может поэтому и назначил свидание на площади. Жива еще была детская надежда на то, что площадь поможет. Но она не помогла и он был до крови исхлестан выкрикнутыми в него словами: «Да какой из тебя муж? Ты же неудачник! Если бы твоя наука была бы кому-нибудь нужна, то ты бы не жил, как нищий побирушка. В этой жизни надо уметь устраиваться, а с тобой я умру под забором!». Но почему-то он до сих пор любил эту девушку. Нет, конечно, он любил ту девушку, которой она была до их расставания, а не эту крикливую бабу, которая при встрече ему говорила что-то вроде: «Мы живем не хуже других. Знаешь, Ваня, каких трудов стоило сына в спецшколу устроить? Хотя откуда тебе знать, ты же небось все там же с голоду дохнешь?». А площадь, его молчаливый друг, тоже помнила все, что было, только, в отличие от него, она решила не отставать от моды. И теперь ничего на ней не напоминало о былой радости.

На противоположном конце площади стояли в ряд палатки, тщетно пытаясь разогнать зимнюю тьму своими лампочками, облепленными падающим снегом. Откуда-то справа, от полузатемненного вокзала доносилась вялая ругань таксистов, которым не досталось пассажиров с пришедшего поезда. А впереди была тьма. В последнее время всем не хватало денег. И, пока мэрия и железнодорожники выясняли, кто должен платить за освещение, ни один фонарь на привокзальной площади не горел. Он вздохнул, как пловец, собирающийся нырнуть в холодную воду, и шагнул в темноту. Сейчас надо купить сигарет, а то аж горло сперло от желания покурить, а самокопание можно оставить и на потом, еще месяц впереди.

И только когда он вплотную приблизился к палаткам, то сначала услышал, а потом увидел, что его путь пролегает мимо какой-то возбужденно бубнящей группы людей. Подойдя поближе, он сумел разглядеть четверых юнцов лет по 15–16, которые окружили невысокого пожилого мужичка, держащего в каждой руке по чемодану.

— Ну давай, дядя, не ломайся! — Ты нам за проход заплатишь — на поезд успеешь. И тебе хорошо, и нам тоже неплохо.

— Ребятки, да что ж вам маманьки на мороженное не дадут? Чего ж вы у первого встречного просите.

Ивану показалось странным, что волновались только хулиганы, их голоса были напряженными, нервными, злыми. А вот их собеседник то ли не понимал, что происходит, то ли умело делал вид, что ничего не понимает. Но такое непонимание могло для него плохо кончиться. План пацанов был понятен с первого взгляда. Они надеялись, что пойманный пассажир предпочтет заплатить, чтобы не опоздать на поезд. А в милицию обратиться он не успеет, уедет- и все дела. А вот на практике у них ничего не получалось. И Ивану стало страшно за мужичка, мало ли что шантрапа учинит со злости. Он подошел и, на удивление себе, спокойным голосом спросил:

— Так, и что здесь происходит?

— Вали, мужик, пока не надавали, — нервы пацанов были уже на пределе. Всё, что они задумали, шло наперекосяк. Теперь этот придурок возник непонятно откуда. И почему он так спокоен? Может это мент в штатском? И руки держит в карманах. Блин, по уши влипли.

— Шли бы вы, ребятки домой. Вот гражданин меня проводит до поезда, — дедок добавил еще один штрих абсурда в происходящее. Как будто его не грабили, а провожали в дорогу любимые внуки.

И тут нервы одного из подростков, их главаря, не выдержали. Каким-то шестым чувством он понял, что вся банда сейчас кинется удирать. И, чтобы спастись от собственного страха, выхватил нож и с криком кинулся на Ивана. Никогда Иван не занимался спортом, даже боевики не особо любил смотреть. Но сейчас спокойным, уверенным движением он отклонился от руки с ножом и ударил налетающего на него хулигана коленкой куда-то в область паха. Это было последней каплей для прочих сопляков. Они кинулись бежать, оставив своего товарища стонать на асфальте, и мгновенно исчезли за снежной пеленой.