Лев Вершинин - Хроники неправильного завтра [сборник]

— Распорядитесь, штабс-капитан, подготовить соответствующие бумаги…

Пронзительно-протяжный, вроде уже и привычный, но от того не менее ненавистный, рванулся с небес, вспарывая хрустально-прозрачный воздух, вопль муэдзина:

— Ля илляааа ильаляааа… ал Мухамммааад аррассуул аллааа!..

И после кратчайшего перерыва:

— Аллаааху… акбар! Аллаааху… керим!

Мансуров досадливо поморщился. Закрывай окна, не закрывай — не отгородиться; уже и то хорошо, что научился на людях играть лицом… хоть это постиг в искусстве дипломатическом.

Разговора с ханом не избежать.

С недавних пор изменилось нечто в Бахчисарае, словно воздух сгустился, став плотнее и удушливее, вокруг миссии Республики Российской; трижды подкатывалась к воротам толпа оборванцев, ведомая косматыми дервишами, угрожала разгромом двора, а ханские сеймены [52] воины личной гвардии крымского хана; они же — городская стража (тат.) не торопились и появлялись лишь после того, как своими силами отгоняли басурман; двое гусар скончались, отведав купленного у прохожего торговца изюму; мурзы, недавно еще приторно-сладкие, будто из лукума слепленные, сразу и вдруг прекратили наезжать с визитами, разве лишь Туган перекопский, известный русофильством, порой наведается, однако и он уже не тот, что прежде: посидит молча, повздыхает, водочкой побалуется втихую — и отбывает, слова путного не сказав. Самое же главное: две недели, как прервалось сообщение с Севастополем; оттуда вестовые не прибывают, и свои исчезают, словно в воду канув… Сейменский ага на вопрос о сем покачал головой, отговорился степными аламанами [53] разбойниками (тат.) . И по глазкам узеньким видно было: лжет! лукавит гололобый!

— Все готово, вахмистр? — спросил Мансуров конвойца.

— Так точно, ваше благородие!

— Ну, с Богом!

…Пока ехали кривыми улочками, утвердился в мысли: неладно кругом. Галдящая толпа, пестрая по-восточному и вместе с тем омерзительно грязная, липкая даже и на вид, затихала при виде миссии, подавалась к стенам, освобождая проезд, но взгляды, взгляды!.. даже оборванцы, ночующие под глинобитными дувалами, позволяли себе глядеть дерзко, с вызовом. И никаких звуков. Вот только что еще гомон и крик, а ныне — молчание, тугое и тяжелое.

— Мать твою!.. — услышал Мансуров. Оглянулся: вахмистр, бледный, отбрасывает обратно в толпу дохлую крысу; в лицо швырнули, едва успел перехватить.

Метнувший падалью и не думает скрыться, стоит, подбоченясь, на виду; шаровары обтрепаны, в пятнах, чапан разлезся клочьями; в руках связка дохлятины, а глаза белым-белы, словно и нечеловечьи… явный терьякчи [54] терьякчи — наркоман, курильщик опиума (тат.) . Скалит гнилой рот; доволен: хоть раз, а заметен в толпе.

Столкнулся глазами с Мансуровым, осклабился до ушей, встряхнул крысами.

— Урррус-шайтан! Ай, карачун!

В толпе шелест, шипенье. А сеймен ханский здесь же сшивается; все видит, все слышит, а вроде и не замечает…

Мансуров, превозмогая холодок противный, надменно выпрямился, глядя поверх бритых до синевы голов, засаленных тюбетеев и негусто торчащих тюрбанов. Чуть подшпорил коня, затылком ощущая, как, пропустив миссию, смыкается за всадниками татарва.

«И это — братья предков моих? — подумал едва ли не с тошнотой. — Ужели таким был и Мансур-бей?»

Новые улочки. Новые толпы. Но пронесло; проехали. У врат дворцовых сеймены скрестили копья, не пропуская. На ярлык с тамгой [55] ярлык — пропуск; тамга — печать (тат.) и не поглядели. Почти час стоял у ворот, чувствуя, как закипает в сердце истинно здешнее, неведомое ранее дедовское бешенство. Сперва, сколь мог, обуздывал себя долгом дипломатическим. Потом сорвался:

— Комиссар Республики Российской перед вами, чурки скуломордые! Прочь с дороги! — и уж попер конской грудью на сейменов, не размышляя о следствиях, прямо на вмиг склоненные копья.

Тут же, чертиком, ага объявился. Велел впустить. Объяснил: хан светлый с Аллахом беседовал, отчего и не мог призвать к себе немедля. Ныне повелевает войти.

— Джигитов тут оставь, Мансур-бей, — добавил, щурясь. — И саблю отдай, ни к чему тебе сабля.

Вспыхнул Мансуров.

— Комиссар Республики Российской с оружьем не расстается; тебе, ага, сие ведомо…

— Якши [56] якши — хорошо (тат.) , Мансур, якши… давай фирман [57] официальный документ (тат.); здесь: верительная грамота свой!

Увы, нет грамоты: генерал Давыдов, лихоманкою помирая, не успел формальность исполнить. Пришлось смириться. Отстегнул саблю, сунул ближнему сеймену. Ободряюще кивнул гусарам: не бойсь, не бойсь…

Вошел во дворец. Сеймены, с двух сторон зажав, повели темными коридорчиками. Вновь подивился Кирилл Мансуров убогости покоев: ковры, как один, драные, стены исцарапаны, облупились, куда ни глянь — паутина, будто совсем уж прислуги нет. Повсюду муллы: седые и темнобородые, в зеленых чалмах и в белых. Глядят, не скрывая ненависти; впрочем, эти и в хорошие дни сего чувства не прятали: знают, сильны! — сейменов у хана кучка, орды на Яйле [58] Яйла — крымское плоскогорье, пастбища крымских кочевников , а за этими — толпа базарная. Они ее и подняли в январе урусов резать, они и хана с Кубани привезли…

У высоких, в тонкой, хоть и порядком ободранной резьбе, дверей остановились. Ага трижды ударил в створки и обернулся.

— Великий Гирей, падишах правоверных, хан четырех орд Крымских, владетель Ногайский и Перекопский, дозволяет войти!

Зал, чуть более светлый, чем прочие. Напротив двери — ковер; не так уж и плох, не в пример прочим, в Одессе на базаре рублей за пять пошел бы. Под самою стеною — возвышенье с тремя ступенями. У ступеней, поджав ноги,

— трое. Калга, нуретдин [59] второй после калги сановник Крымского ханства , визирь великий. А на возвышении, на семи потертых подушках скверной парчи

— хлипкий, с жидкою крашеной бородкою, с бегающими глазами человечишко.

Молчат. Глядят сквозь щелочки.

— Солнце Правовэрных слушает тебя, Мансур-бей…

Это визирь; прочие по-русски не разумеют. Давыдов татарским владел, ему легче было, мог и на хана прикрикнуть. Смутно пожалелось Кириллу: зря пренебрегал изученьем языка предков своих; хотя — кто же знать мог, как обернется?

Сделал три встречных шага, предписанных этикетом. Сдвинул звонко каблуки.

— Именем Республики Российской прошу хана ответить: когда намеревается послать конницу, обещанную в помощь Верховному Армии Республиканской Командованию?

Эх, все ж не дипломат! Давыдов бы нынче соловьем распелся, халвы б словесной размазал, как заведено. Мансурову же подобное не по силам; сразу взял быка за рога. Троица осталась невозмутимой, визирь же и ага сейменский, русский понимая, прищурились еще больше.