Марина Дяченко - Фэнтези или научная фантастика? (сборник)

– Чего высматривает-то? – Илияш, кажется, удивился.

– Ну, мало ли…

Браконьер фыркнул:

– А волком не перекидывается, не слыхал?

Смеется, с обидой подумал Станко. Опять смеется.

– Не обижайся, – вздохнул Илияш. – Но то, что умеет и чего не умеет князь Лиго, ты у князя спроси, ладно?

Помолчали. Костер догорал; пора было устраиваться на ночлег.

– А твоя мать, наверное, красавицей была? – проронил Илияш, вороша красные пульсирующие угольки.

После памятного случая в трактире Станко впервые услышал от него упоминание о своей матери.

Обрывки облаков лениво тянулись по диску луны.

– Да, – отозвался он глухо, – была красавицей.

– Черноволосая, как ты?

– Нет, – буркнул Станко сквозь зубы, – у нее были светлые волосы…

– Значит, ты по масти в отца пошел?

Станко отвернулся и свирепо сплюнул.

– Ну хорошо, – тут же примирительно отозвался Илияш, – хорошо… Наверное, к матери… сватались? Когда ты был маленький, а?

Станко крепко-крепко обнял колени. Ткнулся в них подбородком. Когда-то он умел сидеть так часами – в сарае, или на печке в темном углу…

– Ты не понимаешь, – сказал он тихо. – Не понимаешь. Она…

Ему вдруг захотелось плакать. Луна выползла из-за туч; Станко вспомнилась колыбельная, там говорилось про зайца, который увезет мальчика прямо на луну…

– Она родила ребенка в девичестве, – прошептал Станко, обращаясь к луне. – Это было… Хуже смерти. Ее с животом посадили на цепь у колодца… Чтобы все плевали, кто мимо идет. Такой обычай… И плевали! Она поначалу желала ребенку, то есть мне, смерти… Но я не умер.

Он перевел дыхание.

– Разве она не любила тебя? – спросил Илияш, и тоже шепотом.

Станко усмехнулся через силу:

– Еще как любила! Как станет обнимать… Конфеты, сладости, лучший кусочек… А жили-то бедно… Сама худая, как щепка, того и гляди, ветром унесет… Я, пока маленький был, не понимал ничего, жрал все это… Потом только соображать начал, отказываться стал, назад отдавать…

Он замолчал на полуслове. Вспышки горячей нежности сменялись у матери приступами раздражения, и, жалея ее, он то и дело обливался слезами, забившись под кровать.

– Бедно, говоришь, жили? – Илияш все ворошил уголья, глаза его были опущены.

– Да… Она, знаешь, ужасно гордая была. Ни от кого помощи не принимала…

– Так предлагали, значит, помощь?

Станко скривил губы:

– Был один купец… Уже на моей памяти… Часто ходил, и все с подарками… То смолка с благовониями, то светильник особенный, то мне игрушку…

Он снова задумался. Перед ним, совершенно осязаемая, появилась вдруг маленькая повозка на колесах – как настоящая, со шкатулку величиной, с двумя оглоблями, с высокими бортами, на одном из которых нарисована сова, а на другом – цветок… И запах, запах лака, свежей краски! И как он принял игрушку в дрожащие руки, и повернулись маленькие крепкие колеса, будто просясь в дорогу… И он уже забыл обо всем на свете, готовый ехать в дальние края, когда руки матери выдернули невиданное чудо из его инстинктивно сжавшихся пальцев, и голос ее сказал ровно, безжалостно:

– Спасибо, господин Анс. У малыша уже есть игрушки.

И купец ушел, удрученный, с повозкой под мышкой! И как глупо, как странно выглядывали маленькие колеса из-под руки этого большого, грузного, богатого человека! А у Станко действительно были игрушки – крашенная говяжья кость и пустая катушка из-под ниток…

– …Отказала мать купцу? – спросил Илияш.

Станко опустил голову:

– Да не одному ему… Мельник тоже ходил, и даже один актер из балагана…

– Вот как, – протянул Илияш с непонятным выражением.

– Гордая она была, – сказал Станко со вздохом.

…У соседки был фарфоровый синий петушок, однажды она, увидев на улице хмурого Станко, зазвала мальчика в дом… У петушка снималась головка, вовнутрь можно было залить воду, а потом наклонить его, как чайничек… И тогда из золотого клюва струйкой бежала вода.

Очарованный Станко снова и снова проделывал эту операцию, когда на пороге встала разъяренная мать. Слова, которыми она обозвала соседку, были страшными и непонятными. Он испугался и заплакал, и мать, вырвав у него из рук петушка, сгоряча отвесила сыну подзатыльник:

– В твоих жилах дворянская кровь, да как ты смеешь побираться!.. А ты, – это обомлевшей соседке, – только посмей еще раз затащить его к себе!

С тех пор Станко и соседка избегали друг друга.

– …Значит, – снова вторгся в его мысли браконьер, – она хранила верность князю?

– Может быть, – сказал Станко сквозь зубы. – Она не хотела… Не хотела забывать свою ненависть. Она его ненавидела.

– Всегда?

– Всегда. Все годы.

…Дрожит огонек свечки, какая-то ткань колышется, темно… Голос матери издалека: «Люли, люли, баю, бай… Поскорее засыпай… Серый пес, белый кот… Заяц скоро увезет… На луну нас увезет…». Всхлипывания. Пауза, он приоткрывает глаза, песня длится: «Из-за гор, из-за болот… Твой отец… к тебе придет… Из-за гор, из-за болот… К нам, сынок, отец придет»…

– …А с каких лет ты себя помнишь, Станко?

«Серый пес, белый кот»…

– С пятнадцати лет! – он вскинул голову и глянул на браконьера в упор, насмешливо. Не лезь, мол, куда не следует.

…Однажды мать услышала во дворе цокот копыт… Вздрогнула, будто ждала кого-то… Выскочила, в чем была… Он остался один в своей кроватке и так испугался, что промочил и рубашку, и простынку, и тюфячок… Оказалось, кто-то ошибся двором…

– …Что ты мрачный такой?

Станко смотрел на луну, а луна клонилась к горизонту. Добрые духи, как он одинок. Матери нет уже полгода. Даже больше…

– Станко, – Илияш подался вперед, – а князь-то знает, что у него есть сын?

Станко вперил в него удивленный взгляд. Подумал, шевеля губами. Потом признался, будто через силу:

– Не… не думаю.

Откуда князю знать. Откуда ему знать-то?!

– Она была гордая, – пробормотал чуть слышно.

Илияш шумно вздохнул.

– Интересно, – пробормотал Станко, будто про себя, – а у князя есть… еще дети?

Илияш дунул в угли – ответом ему была красная вспышка.

– Не знаю… Может быть, где-то… Рядом с ним никогда не было никаких детей.

Луна спряталась.

– Может быть, ты единственный, – закончил Илияш чуть слышно.

Несколько минут было тихо. Потом прошелестел выдвигаемый из ножен меч:

– Прекрасно! – сказал Станко, и в полутьме Илияш не видел его кровожадной усмешки. – Если я единственный сын этого подонка, если только я смогу положить конец его смрадному существованию… Тем лучше! Я иду, и пусть Лиго плачет!

Легко, как пружина, Станко вскочил и нырнул в темноту. Вскоре оттуда послышался свист рассекаемого мечом воздуха.

– Влезли мы, парень, в довольно гадкие места, – пробормотал Илияш, с ненавистью разглядывая свою карту.