Марина Дяченко - Фэнтези или научная фантастика? (сборник)

– Нет.

На него, усмехаясь и сузив в щелочку голубые глаза, смотрел Илияш. У Станко немного отлегло от сердца.

– Хорошо… Смотри на меня, парень, смотри внимательно, – пурпурный плащ, сброшенный небрежным движением плеча, упал на высокую спинку кресла. Илияш, облаченный теперь в белую батистовую рубашку и бархатные штаны, взял с полки два тяжелых подсвечника с горящими в них свечами, поставил на стол справа и слева от своего лица. Уселся в кресло, взял в руки меч – Станко напрягся.

– Это очень хорошее оружие, – проронил Илияш, разглядывая клинок. – Столько приключений – и ни следа ржавчины, и по-прежнему острый, как бритва…

Он сдернул салфетку со своего подноса – там оказался бритвенный прибор. Серебряный тазик для бритья, чашка с кисточкой для взбивания пены, полотенце, металлическое зеркальце…

– Я попрошу у тебя разрешения воспользоваться твоим мечом, – сказал Илияш с усмешкой.

И, поколотив кисточкой в чашке с мыльным раствором, он взялся за свою бороду.

Брился медленно и осторожно, как человек, которого чаще бреют другие; клинок покрылся пеной, борода клочьями ложилась на поднос, и, освещенное двумя свечами, из лица Илияша проступало другое лицо.

Ничего простонародного не было в этом хищном, волевом лице со впалыми щеками и выдающимся подбородком. Это было лицо с портрета, лицо с потертой монеты, лицо владетельного князя Лиго.

Пауза затянулась. Князь осторожно промокнул лицо полотенцем; щелчок пальцев – и слуга убрал поднос. Две свечи так и остались на столе.

– Ну вот, Станко, – сказал князь негромко, – теперь нам надо поговорить… Ты ведь не откажешься поговорить со мной?

Станко тупо молчал. Князь вытащил откуда-то замшевый мешочек, вытряхнул на скатерть двадцать золотых кругляшков:

– Твои деньги… Думаю, что должен их вернуть.

Молчание.

– Прежде всего… Прежде всего я безоговорочно признаю за тобой право убить меня. Хотя бы попытаться. Ты проделал такой долгий путь, вынес столько испытаний, ты заслужил свой шанс в поединке… Согласен?

Станко смотрел в парчовую скатерть.

– А почему ты не отвечаешь? – вдруг возмутился князь. – Снова струсил? Или это была пустая хвальба – «вот одолею стражу, вот встречусь с князем»… Встретился, и что? Молчишь? Глаза поднять боишься?

– Не боюсь, – хрипло сказал Станко и с трудом разогнул сгорбленную спину. Некоторое время они с князем неотрывно смотрели друг на друга.

– Уже лучше, – князь, наконец, усмехнулся. – Уже лучше. Ты сегодня молчаливый – я буду говорить. Я расскажу тебе… Нет, потом мы, конечно, скрестим наши мечи, но перед этим я попрошу у тебя немного внимания… Ладно?

Станко кивнул.

Илияш… нет, князь поднялся. Неспешно двинулся по комнате, трогая руками книги, оружие, военные трофеи… Обернулся к Станко:

– Я, как ты уже заметил, люблю жизнь. Всю, во всех видах и проявлениях. Я обладаю властью, я обладаю силой, я полностью свободен… Даже более свободен, чем следовало бы… И я одинок, конечно, потому что полная свобода и полное одиночество – это одно и то же.

Станко слушал, не мигая. Князь возобновил свое путешествие по комнате:

– Я прожил… ну, не будем говорить сколько, но, конечно, намного больше лет, чем ты. Я видел столько, что хватило бы на двадцать полных жизней. С юности я повадился странствовать, как под своим именем, так и под множеством чужих имен… Я забирался немыслимо далеко от родного замка, я бродил в чужих землях, служил актером в бродячей труппе, полгода плавал матросом на пиратском корабле, я был главным судьей в большом городе, название которого ничего тебе не скажет… Я грузил какие-то мешки, дрался на большой дороге с какими-то проходимцами… Вот где я не был ни разу – так это в родимых беззаконных землях, и не хочу больше, Станко, и не упрашивай меня…

Он усмехнулся:

– Да, никто меня не втягивал в такие опасные авантюры, никто и никогда… Ну да ладно. Итак, я был молод, облечен властью, богат, пожалуй, даже красив… И тысячи женщин, Станко…

Он остановился. Сжал зубы, так что желваки заходили на бритых щеках:

– Тысячи женщин искали моего благоволения. А я… Я умел в простушке увидеть королеву, это им льстило, они становились моими рабынями, навек, без остатка… А гордые и знатные красавицы боялись меня – я умел вызывать их страх… Этот страх притягивал, лишал их воли, и, угодив в мои объятья, они дрожали от ужаса и задыхались от счастья. А я…

Он перевел дыхание, провел рукой по расшитому золотом гобелену:

– Может, и правда то, что ты там про меня говорил, Станко… Я спешил осчастливить всех женщин этой земли, я же видел, как они расцветают под моими ласками, такой я был… добрый. Я не разбирал особенно – знатная замужняя дама или шестнадцатилетняя птичница, мещаночка или хуторянка… Но…

Он изменился в лице. Медленно подошел к Станко вплотную. Оперся руками о стол, и глаза его оказались на уровне глаз парня:

– Я клянусь тебе, Станко, и это очень важно… Никогда, никогда я никого не брал силой. Это унизило бы меня… Никогда, никогда я не умыкал никого из отчего дома – это обязало бы меня, а я не брал на себя обязательств… Никогда я не насиловал, Станко, ты мне веришь?

Издалека, со стены, донеслось протяжное: «На по-ост…» Это перекликалась стража.

Станко сказал прямо в склонившиеся над ним глаза:

– Верю, – и это была святая правда. – Верю.

Илияш, он же князь, вздохнул и отошел в темный угол.

– Значит, – сказал Станко, и голос его стал вдруг очень тонким, – значит, я вам… не сын?

Князь обернулся, и Станко увидел, какое у него усталое и печальное лицо:

– Станко… Я мог бы сказать – «да», я мог бы сказать – «нет»… Но я скажу тебе правду. Я не знаю, мальчик. Может быть, тот негодяй действительно обманул твою мать, но мне думается… Ты готов услышать то, что я скажу?

– Да, – тихо отозвался Станко.

– Мне думается, что твоя мать… придумала легенду для тебя. У нее были на то свои причины. Может быть, она и сама в нее поверила… Даже наверняка, ведь когда человеку очень хочется верить, он способен уверовать во что угодно… Может быть, я любил когда-то твою мать, Станко, но я… не помню ее. Может быть, она любила меня… Но потом возненавидела, и ненависть ее справедлива. Но, Станко, если бы я знал, что у меня растет сын… – он вцепился двумя руками в резную спинку кресла, – если бы я только знал, Станко… Я ведь думал, что бездетен, – и костяшки его стиснутых пальцев побелели.

Станко протяжно вздохнул; овладев собой, князь тихо закончил:

– Все могло быть по-другому. Ни одна живая душа не смела бы обидеть тебя или мать… Твое детство было бы совсем другим, и другой была бы моя жизнь… И, конечно, ты не захотел бы убивать меня.