Лоис Буджолд - Танец отражений

– Мудро с твоей стороны. Однако смысл в том, что Марку придется и вправду постараться, чтобы стать худшим графом в Совете. Они – не такая уж соль земли, как делают вид.

– Фортьен – отвратительный, нечестный пример. Вообще Совет функционирует лишь благодаря исключительной преданности делу очень многих. Он выжимает этих людей. Но – Совет лишь половина битвы. Сам Округ – второе, острейшее лезвие этого меча. Примут ли Марка люди? Неуравновешенного эмоционально клона искалеченного прототипа?

– Майлза они как итог приняли. Даже, по-моему, все больше им гордятся. Но Майлз этого добился сам. Он излучал такую преданность, что им ничего не оставалось, кроме как отразить ее в ответ.

– Не уверен, что именно излучает Марк, – задумчиво произнес граф. – Он больше похож на черную дыру в человеческом облике. Свет заходит туда, и ничего не выходит оттуда.

– Дай ему время. Он еще боится тебя. Думаю, это защитный механизм вины за то, что все эти годы он был предназначен для твоего убийства.

Марк, дышавший ртом ради полной тишины, съежился. У этой женщины что, рентген в глазах? Она весьма пугающий союзник – если вообще союзник.

– У Айвена, – медленно проговорил граф, – проблем с популярностью в Округе явно не будет. И, хоть неохотно, я считаю, что он мог бы справиться с тем вызовом, которым является графская должность. Не худший и не лучший, но по крайней мере средний.

– Именно этой системой он пользовался и до сих пор пользуется, чтобы благополучно миновать все трудности в школе, Имперской военной академии и своей нынешней карьере. Неприметный середнячок, – сказала графиня.

– Огорчительно смотреть. Он способен на столь большее.

– Находясь так близко к наследованию Империи, насколько блестящим осмеливается он быть? Потенциальные заговорщики, ищущие главу для своей группировки, слетались бы к нему, словно мошки на свет. И он мог бы стать такой привлекательной фигурой. Он лишь играет дурачка. На самом деле он, быть может, наименее глуп из всех нас.

– Оптимистичная теория, но если Айвен столь расчетлив, как он мог стать таким, едва научился ходить? – жалобно спросил граф. – Ты делаешь из него какого-то Макиавелли пяти лет от роду, милая капитан.

– Не настаиваю на этом толковании, – легко согласилась графиня. – Но речь о том, что если Марк выберет жизнь, скажем, на Колонии Бета, Барраяр это как-то переживет и похромает дальше. А Марк ни на йоту меньше не станет нашим сыном.

– Но я хотел столько ему передать… Ты все время возвращаешься к этой идее. К Колонии Бета.

– Да. Ты удивляешься, почему?

– Нет. – Голос его стал еще тише. – Но если ты увезешь его на Колонию Бета, я никогда не получу возможности узнать его.

Графиня помолчала, затем заговорила твердым голосом. – Эта жалоба произвела бы на меня больше впечатления, демонстрируй ты хоть какие-то признаки желания узнать его сейчас . Пока что ты избегал его почти так же усердно, как он от тебя прятался.

– Я не могу отложить все правительственные дела ради личного кризиса, – чопорно заявил граф. – Как ни хотел бы.

– Как я припоминаю, для Майлза ты это делал. Вспомни все время, которое ты проводил с ним здесь и в Форкосиган-Сюрло… ты украдкой воровал это время для него, урывая то там, то тут – час, утро, день, где только мог, а тем временем на сумасшедшей скорости тащил регентство сквозь шесть крупных политических и военных кризисов. Нельзя отказать Марку в той же форе, что от тебя получил Майлз, а потом ставить ему в вину то, что ему не удалось Майлза превзойти.

– Ох, Корделия, – вздохнул граф. – Я был тогда моложе. Я не тот папа, что был у Майлза двадцать лет назад. Этого человека больше нет, он сгорел.

– Я не прошу тебя пытаться быть таким же папой, как тогда; это было бы нелепо. Марк не ребенок. Я лишь прошу тебя: попытайся быть таким отцом, какой ты есть сейчас.

– Милая капитан… – Голос его устало затих.

После задумчивого молчания графиня многозначительно произнесла: – У тебя было бы больше времени и энергии, если бы ты вышел в отставку . Оставил наконец пост премьер-министра.

– Сейчас? Корделия, ну подумай! Я не осмелюсь потерять управление сейчас. Иллиан и СБ по-прежнему докладывают мне, как премьер-министру. Если я уйду и стану просто графом, я выпаду из этой командной цепочки. Я потеряю всю власть вести розыски.

– Чушь. Майлз – офицер СБ. Сын он премьер-министра или нет, его будут разыскивать точно так же. Одна из немногих привлекательных черт СБ – верность своим.

– Они будут вести розыск в пределах разумного. Лишь как премьер-министр я могу и вынудить эти пределы преступить.

– Не думаю. По-моему, дорогой, Саймон Иллиан наизнанку ради тебя вывернется, даже когда ты будешь уже мертв и похоронен.

Когда граф заговорил снова, голос его был страшно усталым. – Три года назад я был готов уйти и передать все в руки Квинтиллиану.

– Да. Я была в восторге.

– Если бы он только не погиб в этой дурацкой авиакатастрофе! Что за бессмысленная трагедия. Даже не убийство!

Графиня ответила ему мрачным смешком. – По барраярским стандартам – воистину напрасная смерть. Но я серьезно. Пора остановиться.

– Давно пора, – согласился граф.

– Так давай .

– Как только это станет безопасно.

Она выдержала паузу. – Ты никогда не растолстеешь достаточно, дорогой. Найди другой способ.

Марк сидел скрючившись, оцепенев, нога у него затекла и ее кололо иголочками. По его ощущению, его всего пропахали и проборонили, отделали куда более обстоятельно, чем те трое громил из переулка. Сомнений нет, графиня – искусный боец.

Граф издал легкий смешок, но на сей раз ничего не ответил. К громадному облегчению Марка, оба встали и вместе покинули библиотеку. Стоило двери захлопнуться, он скатился с кресла на пол, дергая затекшими руками и ногами в попытках восстановить кровообращение. Его трясло. Горло было забито, и он наконец закашлял, снова и снова, блаженно восстанавливая дыхание. Он не знал, смеяться ему или плакать, а чувствовал себя так, словно одновременно делает и то, и другое, поэтому просто хрипло дышал, глядя на свой опадающий и вздымающийся живот. Марк чувствовал себя жирным. Чувствовал себя сумасшедшим. Чувствовал, словно кожа его сделалась прозрачной, и проходящим мимо виден каждый внутренний орган.

Когда он наконец справился с дыханием после истерического кашля, то понял, что единственное, чего он не чувствует, – это страха. По крайней мере, перед графом и графиней. Их облик на людях и наедине оказался… неожиданно одинаковым. Похоже, он может им доверять – не до такой степени, чтобы вообще не ждать от них плохого, но в том смысле, что они именно те, кем кажутся. Он сперва не мог подобрать слова для этого ощущения единства личности. Затем догадался. Так вот как выглядит честность. А я и не знал.