Лоис Буджолд - Ученик воина

В аппарат шагнул Ботари. Раздался резкий, похожий на вопль, сигнал.

Агент Тиммонс покачал головой и вздохнул. – Все не уйметесь, сержант?

– Э-э, можно мне вас перебить? – произнес Майлз, – мы с этой леди прошли проверку, не так ли? – Получив в ответ кивок, Майлз забрал их парализаторы и собственные проездные документы. – Я провожу Елену в космопорт, пока вы двое тут разбираетесь в ваших разногласиях. Захватите багаж, сержант, когда он со всем уладит. Ждем вас в главном вестибюле.

– Вы не… – начал Ботари.

– С нами все будет отлично, – беспечно заверил его Майлз. Он ухватил Елену за локоть и потащил ее к выходу прежде, чем его телохранитель успел выдвинуть дальнейшие возражения.

Елена оглянулась через плечо. – Неужто отец и вправду пытался контрабандой протащить недозволенное оружие?

– Подозреваю, что не один вид, – извиняющимся тоном сказал Майлз. – Я это никогда не санкционирую, и ему это ни разу не удавалось. Но я подозреваю, что он чувствует себя голым, если не вооружен до зубов. Ну, если бетанцы обыскивают пожитки каждого так же умело, как и наши, нам здесь и вправду нечего опасаться.

Он искоса поглядывал на нее, когда они вошли в главный зал, и испытал удовольствие, увидев, как у нее перехватило дыхание. Золотистый свет, одновременно сверкающий и мягкий, лился с высоченного свода на огромный тропический сад с темной листвой, щебечущими птицами, цветами, журчащими фонтанами.

– Словно мы попали в гигантский террариум, – высказалась Елена. – Я себя чувствую крошечным рогатым прыгуном.

– Точно, – согласился Майлз. – Это все принадлежит зоопарку Силика. Одна из их огромных парков-вольер.

Прогулочным шагом они двинулись в конец зала, отданный под магазинчики. Майлз осторожно направлял Елену вдоль их ряда, стараясь выбирать лишь то, что доставило бы ей удовольствие, и избегать гибельного культурного шока. Например, вон тот магазин сексуальных игрушек – это, наверно, чересчур для ее первого часа на Бете (и не важно, насколько соблазнительна Елена, когда заливается румянцем). Однако они провели несколько приятнейших минут в весьма необычном зоомагазине. Взор Елены пленила здоровенная, вся в складках, бородатая ящерица с Тау Кита, сверкающая, словно витрина ювелира. Только здравый смысл удержал Майлза от того, чтобы преподнести ей этот неудобный подарок. Помимо всего прочего, ящерицу было необходимо держать на весьма строгой диете. И Майлз был не совсем уверен, пригодна ли зверюга в пятьдесят килограммов весом для содержания дома. Они побродили по галерее, выходящей на этот огромный сад, и вместо ящерицы Майлз благоразумно купил обоим по мороженому. Поесть они присели на скамейку возле самых перил.

– Здесь все выглядят такими свободными, – произнесла Елена, облизывая пальцы и сверкающими глазами оглядываясь вокруг. – Здесь нигде не увидишь ни солдат, ни охранников. Женщина… женщина может стать здесь кем угодно.

– Это зависит от того, что понимать под свободой, – сказал Майлз. – Они тут устанавливают правила, которых мы дома ни за что не потерпели бы. Ты бы видела, как все они бросаются бежать, когда объявляют учебную тревогу – утечку энергии или песчаную бурю. У них нет пограничной зоны для… не знаю, как это сформулировать… для неудачников общества?

Непонимающая, сбитая с толку Елена растерянно улыбнулась: – Но каждый устраивает свой брак сам.

– А ты знаешь, что здесь ты обязан иметь разрешение, чтобы завести ребенка? Первый – бесплатно, а вот потом…

– Это же нелепо, – рассеянно заметила Елена. – Каким таким способом они могут это навязать? – Она явно почувствовала, что задала слишком смелый вопрос – судя по тому быстрому взгляду, что она бросила по сторонам, убеждаясь, нет ли где-нибудь поблизости сержанта.

Майлз оглянулся точно так же, как и она. – Постоянным контрацептивным импланантом для женщин и гермафродитов. Чтобы его удалить, нужно разрешение. Есть обычай, что когда девушка достигает зрелости, ей вставляют имплантант, прокалывают уши, и удаляют, э-э, гм… – тут Майлз обнаружил, что и сам умеет краснеть не хуже прочих, и одним духом выпалил: – … девственную плеву; все за один визит к доктору. Как правило, это семейный праздник – нечто вроде обряда перехода. Именно так можно отличить, доступна ли девушка для знакомства – по ушам.

Вот теперь он завладел ее вниманием полностью. Ее руки непроизвольно потянулись к сережкам, и она сделалась не просто красной, а пунцовой.

– Майлз! Они что, подумают, что я?..

– Ну это так и… если кто-то станет к тебе приставать – я хочу сказать, когда ни меня, ни твоего отца не будет рядом – не стесняйся сказать им, чтобы они убирались прочь. Они послушаются. Тут этим никто никого не оскорбляет. Но я посчитал, что лучше бы мне тебя предупредить, – он покусывал костяшки пальцев, вокруг глаз от смеха собрались морщинки. – Знаешь, если ты собираешься ходить все шесть недель, прижав руки к ушам…

Она торопливо положила руки на колени и сердито глянула на него.

– Знаю, все это может казаться ужасно странным, – попытался извиниться Майлз. Обжигающее воспоминание о том, как именно это было странно, на миг его смутило.

Ему было пятнадцать, когда он приехал на Бету на целый учебный год, и впервые в жизни он почувствовал вокруг себя неограниченные, казалось бы, возможности для сексуальной близости. Эта иллюзия быстро потерпела крах и сгорела, стоило ему только обнаружить, что самые очаровательные девушки уже разобраны. Среди остальных вроде бы в равных пропорциях присутствовали добрые самаритянки, извращенки/любопытствующие, гермафродиты и мальчики.

Желания стать объектом благотворительности у Майлза не было, а для двух последних категорий он чувствовал себя слишком барраярцем, хоть и был достаточно бетанцем, чтобы не иметь ничего против, когда этим занимаются другие. Недолгого романа с одной девушкой из разряда любопытствующих ему хватило. Ее завораживающий интерес к особенностям его тела в конце концов заставлял Майлза чувствовать себя еще более неловко, чем самое неприкрытое отвращение, с каким он сталкивался на Барраяре, при всех тамошних яростных предрассудках насчет физического уродства. Впрочем, придя к неутешительному результату, что сексуальные органы у Майлза в норме, девица смылась.

Для Майлза этот роман закончился ужасающей черной депрессией, которая от недели к неделе становилась все глубже. В ту ночь, когда она достигла своего апогея, сержант Ботари в третий – и самый тайный – раз спас ему жизнь. Майлз дважды поранил Ботари, пока они молча боролись за нож: он сопротивлялся неистово и истерично, а сержант боялся переломать ему кости. Высоченному Ботари в конце концов удалось взять Майлза в захват и держать, пока тот наконец не сломался, рыдая до полного изнеможения от ненависти к самому себе на окровавленной груди сержанта. И человек, носивший его в детстве на руках, пока в четыре года Майлз не научился ходить, теперь снова взял его на руки, словно ребенка, отнес в постель. Потом Ботари перевязал свои раны и никогда больше не упоминал об этом происшествии.