Джозеф Дилейни - Скачок мысли

Что беспокоило сейчас окружного прокурора больше всего, так это фактор времени, который работал против Государства: с некоторых пор в стране действовал закон о безотлагательном судопроизводстве, и недавно было принято несколько решений, где этот закон сыграл неблагоприятную для Государства роль. Джун уже начал было сожалеть о той поспешности, с которой они взяли Янга. Не было бы ареста — не было бы и проблемы, но поскольку с момента ареста началось судебное преследование Янга, он всецело подпадал под правило «ста двадцати дней». В течение этого срока Джун обязан был повторно арестовать Янга и довести дело до суда, иначе преследование теряло силу.

Янг вернулся в свою квартиру при институте и приступил к прежним обязанностям.

Верная своему слову, Рут, как и все остальные, вела себя внешне так, будто ничего не произошло, — отношение к Янгу не менялось, был ли он поблизости или нет. Но теперь действовало новое правило, и все строго придерживались его: Адама даже на секунду не оставляли наедине с этим человеком. По ночам он спал за запертыми дверями, которые охранял Феликс Хуарес — специальный уполномоченный окружного прокурора: он был загримирован под уборщика.

Ни Делмар, ни Мак не считали это достаточной мерой, и поэтому оба были хорошо вооружены. Рут возражала против оружия. Она ничего не могла сказать о Маке, но зато хорошо знала Делмара и сильно сомневалась в его способности причинить боль кому бы то ни было, кроме себя самого.

Время шло. Новости от Бада если и поступали, то лишь самые обескураживающие. Илизар исчез. Выяснилось, что он был «мохадо» — «мокроспинный». [3] Сельскохозяйственные рабочие, незаконно приехавшие или доставленные из Мексики в США. Этот незаконный иммигрант растворился вместе со своей машиной — возможно, улизнул за границу, вернувшись туда, откуда в своё время прибыл. Полиция с ног сбилась, но так и не нашла ни его самого, ни его автомобиля.

Больше повезло с девицей. Её отыскали, хотя толку от этого было всё равно мало. Она хорошо разглядела жертву и описала парня во всех подробностях. Югослав находился вне машины, и девица пыталась привлечь его внимание. Водитель же оставался за рулём, поэтому у неё было меньше возможностей рассмотреть его. Девице предъявили альбом с фотографиями, но она не опознала Янга.

Разбирательство опять зашло в тупик. По-прежнему не было ни одного свидетеля, который мог бы связать единой нитью Янга и его жертву, не говоря уже о том, чтобы эта нить привела к роковой дате. А времени оставалось всё меньше и меньше.

Не желая тревожить Адама, четверо взрослых опять встретились поздно вечером, когда мальчик уже спал. Цель была следующая — решить, стоит ли делать очередной логический ход. А именно — предложить большому жюри услышать о случившемся из уст Адама.

Они собрались в небольшом рабочем кабинете Делмара Скуновера. Хозяин сидел рядом с Рут на маленькой кушетке. Мак с неизменной жестянкой пива в руке расположился на медвежьей шкуре возле кофейного столика, а Бад, в кои-то веки настроенный на неофициальный лад и одетый весьма небрежно, полулежал в огромном пухлом кресле, — Адам очень любил забираться в него, когда бывал в кабинете.

— Мне это не нравится, Бад, — сказал Делмар. — Все опять встанут на головы, как это случилось, когда Адам был маленьким. Я отнюдь не горю желанием наблюдать, как моего сына снова подвергают гонениям. В прошлый раз это было ужасно — а ведь тогда публика возмущалась только физическими отличиями. Уже в те времена Адама называли монстром, а ныне типы вроде Лестера Роталса расценят новые способности Адама как доказательство своей правоты. Вы помните «преподобного» Роталса?

— Конечно, помню, — отозвался Джун.

— Тогда вы должны также помнить, как он называл Адама антихристом. На плечах моего мальчика этот тип воздвиг целый религиозный культ и сделал всё от него зависящее, чтобы мир возненавидел малыша. Ещё совсем недавно нельзя было включить телевизор без того, чтобы не узреть эту безобразную морду и не услышать, как он вещает.

— По-моему, Делмар, Роталс уже не у дел. Он положил начало, хорошенько нагрел на этом руки и предпочёл всему жизнь финансового воротилы. В настоящий момент у него хлопот полон рот с ребятами из налогового управления — Роталс старается изо всех сил, чтобы они не упекли его в тюрьму за уклонение от уплаты налогов. Сомневаюсь, чтобы он причинил Адаму неприятности.

— Может быть, он и не причинит, но всегда найдётся кто-то, кто захочет нажиться на несчастье ближнего. Мир полон подобной нечисти. Я знаю — сам представал перед судом. Бад, ведь я попал за решётку не потому, что был в чём-то виноват, а по той причине, что какой-то горлопанистой пронырливой репортёрше захотелось продать сенсацию. Если правительство может бросать за решётку ни в чём не повинных людей, почему бы ему не посадить кое-кого, чья вина общеизвестна? Почему Адам должен становиться за барьер для дачи свидетельских показаний и принимать на себя весь огонь оскорблений, который, как мы знаем, обрушит на него белый свет? Он...

— Делмар, я понимаю, каково вам, но поверьте мне...

— Нет! Вы не понимаете, Бад. И не перебивайте меня, хорошо? Я ещё не закончил. Адам не должен этому проклятому миру ни единого цента. Всё, что он получал от него, — это сплошное горе. Мир отверг его и ему подобных только за то, что они отличны от других людей. Правительство, которое засадило меня в тюрьму, ожидает теперь, что мой сын явится в суд во имя справедливости, — а ведь это то же самое правительство, которое отказало ему в справедливости, не разрешив иметь подругу. То же самое законодательство, которое запретило в своё время убить моего сына, также запрещает — под страхом длительного срока заключения — повторить процесс и создать ещё одно существо — в пару Адаму. Справедливо ли это?

— Делмар, вы должны понять...

— Нет! Я не должен понимать, Бад. В назидание вам и любому другому, кто считает, что я должен , я со всей откровенностью заявляю, что не только сейчас не понимаю, но и в будущем вряд ли пойму систему, которая столь непоследовательна в подходе к одному и тому же вопросу.

И не то чтобы я не пытался. Напротив — я пытался, и довольно долго. Я слушался Рут, ибо знал, что она любит меня, и был уверен, что она любит Адама. Я последовал её совету. Я подставил вторую щёку, я сделал всё, что она предлагала, будучи убеждён, что она знает лучше, что она понимает эту систему. И мы жили здесь спокойной жизнью, старались хорошо делать своё дело и не лезли в чужие дела.

И что происходит потом? Какой-то чужак, тип, действия которого в нерабочее время мы не можем контролировать, отправляется кое-куда и по причинам, известным ему одному, совершает преступление, абсолютно не связанное с его работой и вовсе не имеющее отношения к кому-либо из нас. Затем он возвращается и обрушивает мысли о своём преступлении на моего сына.