Диана Гэблдон - Эхо прошлого. Книга 1. Новые испытания [litres]

Он чувствовал себя чертовски виноватым: и о чем он только думал, когда давал Мэнди бутылку? Не говоря уже о том, что оставил ее без присмотра!

Вместе с тем Роджер немного злился и на Энни Мак: в конце концов, ее наняли, чтобы следить за детьми! Однако чувство справедливости взяло верх, и он признал, что следовало бы дождаться, пока она вернется, а не оставлять Мэнди одну. Раздражение коснулось и Бри, которая с важным видом унеслась на свою новую работу, оставив на него все хозяйство.

Роджер вдруг осознал, что, злясь на всех вокруг, лишь пытается снять с себя вину. Он изо всех сил отгонял эти чувства прочь, пока успокаивал Мэнди и читал ей коротенькие нотации вроде того, что нельзя залезать на стол, бросать вещи в доме, трогать острые предметы, и когда ей требуется помощь, надо всегда звать взрослых. «Дохлый номер!» – подумал он, криво улыбаясь про себя. Мэнди была самым независимым трехлетним ребенком из всех, кого он когда-либо видел. А это о чем-то да говорило, ведь Джема в таком возрасте он тоже помнил.

Но что было хорошо в Аманде: она никогда не держала зла. Уже через пять минут после того, как ее отшлепали и отчитали, она смеялась и упрашивала его поиграть с ней в куклы.

– Папе сегодня надо на работу, – сказал Роджер, наклоняясь, чтобы дочка могла взобраться к нему на плечи. – Пойдем-ка, найдем Энни Мак, может, вы с куклами поможете ей навести порядок в кладовой.

Оставив Мэнди вместе с Энни Мак весело возиться в кладовой под наблюдением целой оравы затасканных кукол и потрепанных плюшевых игрушек, он вернулся к себе в кабинет и достал тетрадь, куда переписывал песни, которые когда-то с таким трудом заучивал. На этой неделе у него была назначена встреча с Зигфридом Маклаудом, хормейстером в церкви Святого Стефана, и Роджер собирался скопировать для него несколько самых редких песен, чтобы завоевать его расположение.

Возможно, оно ему понадобится. Доктор Уизерспун обнадежил его, сказав, что Маклауд будет рад помощи, особенно с детским хором, но Роджер достаточно времени провел в академических кругах, масонских ложах и тавернах восемнадцатого века, чтобы понять, какие законы правят местной политической жизнью. Маклауд мог возмутиться тем, что ему без предупреждения навязали чужака.

Да и кому нужен хормейстер, который не может петь. Он коснулся бугристого шрама на горле.

Роджер ходил к двум специалистам – в Бостоне и Лондоне. Оба сказали одно и то же: операция может улучшить его голос, если удалить нескольких рубцов на гортани. Но с тем же успехом она может еще сильнее навредить связкам, а то и вовсе лишить Роджера голоса.

– Операция на голосовых связках – дело тонкое, – сообщил ему один из врачей, качая головой. – Обычно мы идем на риск только в самом крайнем случае: когда есть, к примеру, раковая опухоль или врожденные пороки развития, мешающие нормальной членораздельной речи, или профессиональная необходимость. Скажем, известный певец с узелковым утолщением. В этом случае желание восстановить голос может стать достаточной мотивацией для того, чтобы пойти на рискованную операцию, хотя тогда риск оставить человека немым на всю жизнь практически отсутствует. В вашем же случае…

Нажав двумя пальцами на горло, Роджер стал издавать гортанный звук, чувствуя обнадеживающую вибрацию. Нет. Он слишком хорошо знает, что такое быть немым. Тогда он был уверен, что больше не заговорит, не говоря уже о том, чтобы запеть. От этого воспоминания его бросило в пот. Никогда не поговорить с детьми, с Бри? Нет, он не станет так рисковать.

Доктор Уизерспун скользнул любопытным взглядом по его горлу, но ничего не сказал. Маклауд, возможно, не будет настолько тактичен.

«Ибо Господь, кого любит, того наказывает» [64] К Евреям. 12:6. . Уизерспун, надо отдать ему должное, не упомянул об этом во время их беседы. Тем не менее это была цитата недели у группы, изучающей Библию. Напечатанная на их листовке, она красовалась у пастора на столе. А в состоянии чрезвычайно обостренной восприимчивости, в котором пребывал тогда Роджер, все расценивалось как намек.

– Что ж, если это то, что у Тебя на уме, я ценю комплимент, – сказал он вслух. – И все же не стану возражать, если хотя бы на этой неделе не попаду в ряды твоих любимчиков.

Последние слова были сказаны не всерьез, но в них, без сомнения, чувствовался гнев. Неужели придется еще раз что-то доказывать самому себе? При мысли об этом внутри все переворачивалось. В последний раз ему пришлось пожертвовать ради этого своим телом. И как сделать это снова? Теперь духовно и в современном скользком, не столь прямолинейном мире? Ведь он хотел этого, правда?

– Ты сам спросил. С каких это пор слово «да» перестало быть для тебя ответом? Неужели я что-то упустила?

Бри так и думала. Сейчас он вспомнил, до какого накала разгорелась их ссора, и покраснел от стыда.

– У тебя ведь было призвание… То есть, я так думала, – поправилась она. – Может, протестанты называют его как-то по-другому, но ведь это оно, так ведь? Ты сказал, что Господь говорил с тобой.

Ее глаза с решимостью впивались в него, непреклонные и такие проницательные, что он хотел отвернуться, но не сделал этого.

– Думаешь, Господь может передумать? – более спокойно спросила Бри и, коснувшись его руки, сжала ее, будто тисками. – Или ты думаешь, что ошибался?

– Нет, – не раздумывая, ответил Роджер. – Нет. Когда происходит что-либо подобное… То есть когда это на самом деле произошло, я нисколько не сомневался.

– А теперь?

– Ты говоришь, как твоя мать. Когда она ставит диагноз.

Он хотел пошутить, но получилось иначе. Внешне Бри так сильно напоминала своего отца, что Роджер редко замечал в ней черты Клэр. А сейчас Бри так хладнокровно задавала свои жестокие вопросы, словно сама Клэр Бичем во плоти. Даже бровь у нее так же выгибалась, когда она ждала ответа.

Роджер глубоко вздохнул.

– Я не знаю.

– Нет, знаешь.

Внезапно он рассердился и выдернул свою руку из ее ладоней.

– Какого черта ты решила, что можешь говорить мне о том, что я знаю?

Брианна изумленно уставилась на него.

– Ты мой муж.

– Думаешь, это дает тебе право читать мои мысли?

– Думаю, это дает мне право за тебя тревожиться!

– Так не тревожься!

Конечно, они все уладили. Поцеловались (ну, может, немного больше, чем поцеловались) и простили друг друга. Но простить – еще не значит забыть.

«Нет, знаешь».

Знает ли он?

– Да, – с вызовом сказал Роджер башне, виднеющейся из окна. – Да, черт возьми, отлично знаю!

Только что с этим делать – вот в чем вопрос.

Может, ему было суждено стать священником, но не пресвитерианским? Внецерковным служителем, евангелическим священником… католиком? Эта мысль так взбудоражила его, что он встал и принялся мерить комнату шагами. Не то чтобы у него были возражения против католицизма (за исключением той рефлекторной неприязни, которая выработалась за годы протестантской жизни в Шотландском высокогорье), но он его просто не понимал. Миссис Огилви и миссис Макнил, да и все остальные тоже, сказали бы, что он «переметнулся к римлянам» (что в их понимании означало «попал прямехонько в ад»). С тихим ужасом они судачили бы о его ренегатстве на протяжении… что ж, пожалуй, нескольких лет. Роджер неохотно улыбнулся при этой мысли.